После первого приступа рвоты Исаак сумел встать на ноги и добраться до таксофона. Он набрал номер коммунальной квартиры и позвал к телефону Георгия.
— Его сегодня забрали, — ответил, зевая, сосед.
— Куда?
— Ясно куда. Повязали Жорика. Весь день вели раскопки в его комнате, пока не нашли валюту. Так что недолго птенчик прыгал на свободе! — В трубке раздалось хрюканье, так во всяком случае показалось Гольдмаху.
Выбравшись из будки, он пробежал несколько метров в сторону своего дома, и его опять начало выворачивать.
— Господи, за что? За что, Господи? — бормотал он.
В голове звучала мелодия. Какая-то старая, веселая, давно забытая. Он сел под деревом и закрыл глаза. Представил, как мать с порога набросится на него, решит, что он пил с друзьями и хватил лишнего. Как отец перепугается, начнет метаться по квартире, причитать. Пойдут крики, вопли — обычный еврейский гвалт. А ему так хочется тишины. Но покоя не давала мелодия. Он слышал ее очень давно, в детстве, на чьей-то свадьбе. Музыканты наяривали изо всех сил, а люди за столом смеялись и пели.
— Ицикл от хосе эн геат! О-о-о! Ицикл от хосе эн геат! — прохрипел он по-еврейски и тут же перевел: — Ицикл женился!
Нелепость фразы его рассмешила, и он долго смеялся, пока совсем рядом не прогромыхал последний трамвай. И тогда он подумал: «Я остаюсь, а трамвай едет дальше…»
И впал в забытье.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Сын его долго уговаривал поехать в горы. Старший сын. Теперь уже единственный. Что он там забыл, в этих горах? Красиво, конечно, нет слов. Да еще старинный монастырь. Благодать да и только!
Анастас Карпиди проплывал над пропастью в фуникулере, а за ним плыли двое его телохранителей. Олег, настаивавший на этой поездке, в последний момент не смог освободиться от дел. И пришлось ему одному (дурень дурнем!) ехать в этот монастырь. «Посмотришь, как они живут. Интересно!» Хочет обратить его к Богу. Мол, много грешил, пора и честь знать. Сам-то когда успел пристраститься? В семье у них набожных не было. Неужели в Канаде, во время учебы? Кто их поймет, нынешних детей? Христофор никогда излишней сентиментальностью не страдал, а телеграмму получил и на тебе — сорвался!
«Сорвался», — повторил про себя Гробовщик и посмотрел вниз.
Мысль о Христофоре не отпускала. Он не желал больше думать об его убийце или убийцах, потому что голова пухла от дум. Слишком много врагов, чтобы вычислить конкретного врага. Слишком много содеяно им, чтобы остановиться на какой-то конкретной причине для мести.
Отдых не шел ему впрок. От безделья в голову лезло много такого, чего не должно быть в заветной шкатулочке у солидного человека. И вообще, на исторической родине он чувствует себя как на чужбине. Язык почти забыт, а восстанавливать тот скудный запас слов, которым пользовался в детстве, не имеет смысла. Еще несколько дней, и он покинет эту землю. Погостил, и хватит. Думал, что общение с двухлетним внуком поможет заглушить боль по Христофору. Это только теоретически можно одно заменить другим, а на практике… Внук — это одно, а любимый сын — другое. А дочери — третье. Они живут в Крыму со своей матерью. У Карпиди вторая жена. Так что дочерей он почти не видит. Но им там хорошо в бывшем особняке Платоновых. Он это знает. И уж совсем особое дело — его старший сын Олег. Не понимают они друг друга. Никогда не понимали. Парню было семь лет, когда он впервые увидел отца, вернувшегося с Колымы. Лучшее время упустил Поликарп. Огромное влияние на Олега оказала бабушка, его мать. Старуха считала сына отрезанным ломтем. И уж воспользовалась его длительным отсутствием. Постаралась.
В глазах старшего сына он видел вечный укор. За что? Не он ли, Поликарп, обеспечил Олегу блестящее будущее, учебу за границей, карьеру в родном городе и здесь, в Греции? Не он ли позаботился о его безопасности и безопасности его беременной жены, когда началось противостояние с группировкой Пита Криворотого? Уж тот бы не пощадил никого, будьте уверены!
Иногда ему кажется, что Олег не только сторонится, но и брезгует им. Особенно это проявляется за столом. Выражение брезгливости просто не сходит с лица сына, когда отец громко чавкает. Ну, правильно, отец ведь не получал воспитания в Канадах! И со всякими там образованными людьми не якшался! Со всякими побирушками! Олег в последнее время увлекся меценатством. Иногда созывает полный дом побирушек, всех этих нищих поэтов, музыкантов, художников! Вот тогда он расцветает, улыбка не сходит с лица! А родному отцу хоть раз улыбнуться ему западло! Христофор таким не был.
Мальчик тоже увлекался высокими материями, но всегда испытывал чувство благодарности к отцу. И Поликарп не жалел ни сил, ни денег, чтобы сделать из Христофора большого человека, академика. Сын-академик — это было самое заветное желание Гробовщика.