Гром

«Повоевать бы по-настоящему, — с волнением думал Батбаяр. — А то ведь я, как говорится, пороху еще не нюхал. Одна слава, что воевал в Кобдо… В бумагах копался, а не воевал. А уж сигнал к штурму и без меня дали бы…»

И Батбаяр решил обратиться к начальнику охраны с просьбой отпустить его в действующую армию. Тот рассмеялся:

— Ты что, парень, прославиться захотел? Храбростью своей похвалиться? Запомни: мы здесь нужны нашему господину! Так-то!

Каждый день в столицу приходили вести с юга. Во главе разделенного на две части монгольского воинства как и в боях за Кобдо стояли хатан-батор Максаржав и манлай-батор[61] Дамдинсурэн. И хотя китайцев было больше, монгольские цирики сражались храбро, то и дело обращая врага в бегство.

— Будь у нас оружие, мы с тобой дали бы жару этим бандитам в черных мундирах. Воевали бы не хуже других, — сказал как-то Батбаяр Содному.

— Молод ты еще, — рассудительно ответил Содном. — Не знаешь, до чего коварны эти китайцы. И не заметишь, как саданут тебя тесаком промеж ребер. Подумать страшно, сколько крови прольется в этой войне, сколько останется вдов и сирот.

Эти слова, видно, подействовали на Батбаяра: пыл его заметно поубавился.

Премьер-министр Намнансурэн минуты не имел свободной. Особенно тревожили его вопросы снабжения армии оружием, провиантом и лошадьми. Одного за другим слал он гонцов во все концы страны с приказами. Ждать помощи из-за границы не приходилось, поэтому он подготовил указ изъять и направить в армию все ритуальное оружие, используемое в храмах и монастырях во время богослужения. Но, когда на аудиенции у богдо-гэгэна Намнансурэн изложил свои соображения, тот резко возразил:

— Кто позволит тебе разорять священные храмы? И без того немало бед свалилось на наши головы!

Богдо-гэгэна поддержал шанзотба Билэг-Очир.

— Не будет нам пользы от этой войны. Уж лучше пойти на уступки китайцам, прямо сейчас и прекратить кровопролитие!

Тут Намнансурэн вскочил с места и вне себя от гнева крикнул:

— Если мы пойдем на уступки врагу, то окончательно потеряем независимость. Да-лама, видно, хочет выслужиться перед китайцами. И движут им своекорыстные цели. В столь трудный для страны час подобное двурушничество преступно и должно караться законом.

Богдо-гэгэн попытался было унять их, однако Намнансурэн не сдавался:

— Все беды наши именно из-за этих двуличных господ. Сумеем мы справиться с ними, преодолеем трудности. Тогда позиции наши упрочатся, и политика станет последовательнее.

Да-ламе ничего не оставалось, как покинуть зал. И тогда Намнансурэн смело обратился к богдо-гэгэну:

— В государственных делах у нас пока нет опыта. Поэтому предлагаю немедленно собрать хурал, и всем сообща решить важнейшие вопросы.

Обо всем этом Батбаяр узнал от Соднома, который в тот день сопровождал Намнансурэна.

— Хоть и говорят, «одна голова хороша, а две лучше», да что-то не верится мне, что выйдет так, как желает наш господин, — сказал Батбаяр, выслушав друга. И тут, словно в подтверждение этой его мысли, Батбаяру пришли на память слова Доной залана: «Помяни мое слово, — сказал однажды старик. — Останется наш Намнансурэн в одиночестве…»

Наступило лето. По указу Намнансурэна во всех хошунах, а также в столице принялись за изготовление холодного оружия, пик, сабель и прочего.

Каждый день с южных границ приезжали к премьер-министру гонцы. Они сообщали, что боевые действия там то затихают, то вновь разгораются. Богдо-гэгэн издал указ повсеместно совершить богослужение в честь гения-хранителя Желтой религии, свирепого красного сахиуса. В храмах курились благовонные свечи, бубнили свод молитвы ламы. В монастыри сгоняли скот, везли кумыс, молочные продукты. И называли это ламы-сборщики, разъезжавшие по аилам, «вкладом» аратов в победу над врагом.

В разговорах о войне все чаще упоминали имя Сухэ, смелого, умного, решительного бойца, прозванного за храбрость Несгибаемым героем.

«Интересно, что он за человек, — думал Батбаяр. — Хоть бы взглянуть на него. Может, это второй хатан-батор Максаржав, надежда и опора страны…»

— Очевидцы говорили, — рассказывал Содном, — что этот смельчак косит врагов направо и налево. Китайцы, как только завидят его, скачущего на вороном коне, так сразу разбегаются.

Однажды гонец принес в столицу радостную весть: монгольские войска отбили атаки китайцев и перешли в контрнаступление.

Надо сказать, что вести с фронта с молниеносной быстротой распространялись по городу, обрастая, как это обычно бывает, все новыми подробностями. Причем рассказчик говорил так горячо, с таким увлечением, словно сам участвовал в боях, или же, на худой конец, был очевидцем.

В один из погожих летних дней шумная компания в нескольких колясках выехала из Урги и взяла направление к верховьям реки Сэльбы. Премьер-министр Намнансурэн пригласил на загородную прогулку консула царской России Коростовца, а также нескольких монгольских князей и чиновников с женами. Как всегда за Намнансурэном следовали Содном и Батбаяр.