Гром

— Ох-хо-хо, дружище Вандан! Куда бить-то? — спросил надзиратель, утирая пот рукавом. Сквозь пелену, застилавшую глаза, Батбаяр заметил, как взлетела над ним коричневая от запекшейся крови бандза. И он опять потерял сознание. А когда очнулся, с трудом сообразил, что на лицо падают капли дождя, и снова перед глазами все закачалось, поплыло… Немного спустя, Батбаяр догадался, что лежит на дне арбы. «Куда меня везут? В тюрьму? Сам, наверное, не смог идти, вот и повезли». Дождь усиливался. На каждый толчок тело отдавалось мучительной болью. Батбаяр, стиснув зубы, попробовал шевельнуться, но руки и ноги были словно чужие. Он то терял сознание, то приходил в себя. Колеса постукивали о камни — видно, ехали по степи. Свежий прохладный ветер холодил горевшую грудь. Батбаяр слизнул с губ дождевые капли. «Куда это меня? Может, на Желтую скалу?»[74]

В угольно-черном небе вспыхнула молния, и в глазах запрыгали огненные зайчики. Между громовыми раскатами Батбаяр услыхал приглушенные проклятия возчиков. В памяти проплывали воспоминания детства. Вот они с матерью в долине Зун богд ар смотрят на «падающего дракона». Может, сейчас исполнится его мечта, он уцепится за хвост дракона и взлетит вместе с ним в священную страну, где обретет покой? Нет, все это сказки. Туда не попасть, да и падающих драконов не существует на свете. Но он был мал тогда и ничего не знал про шаровую молнию, да и кто из взрослых мог ему это объяснить?

Скрипя и подпрыгивая на выбоинах, арба скатилась в котловину. Возчики закурили.

— Здесь бросим? Или отвезем подальше? — услышал Батбаяр. «Что они сказали? Бросить? Меня привезли сюда, чтобы убить?» — ему захотелось крикнуть: «Не надо, не убивайте! А может, они думают, что я умер, и потому хотят бросить?» Затаив дыхание, Батбаяр прислушивался к разговору.

— Зачем нам тащиться под проливным дождем? Бросим здесь и назад.

— Ох-хо-хо, дружище Вандан! Твоя правда: что здесь, что дальше — все равно собаки сожрут.

— Он точно умер? А то нехорошо получится живого на съедение собакам бросим.

— Ох-хо-хо. Он еще на закате дышать перестал. По-другому и быть не могло: сколько дней подряд пытали! Жилистый парень был. Долго терпел, бедняга.

— Даже не охнул ни разу.

— Э-э, дружище Вандан! Когда пытали гуна Хайсана, он тоже ни разу не вскрикнул.

— Тот — ясное дело. За политику страдал. А на этого, видно, напраслину возвели. Вот он и решил не покоряться. Жалко, красивый был парень. Ну да теперь ничего не поделаешь.

— Бедняга! Что и говорить. Э-хе-хе, дружище Вандан! И за что мне такая доля — шкуру с людей заживо спускать? Ох-хо-хо.

Возчики распрягли лошадь и, взявшись за оглобли, приподняли передок арбы, — видно, не хотели касаться «мертвеца» руками. «Не вскрикнуть бы, если ушибусь», — подумал Батбаяр. Он скатился по склону оврага и рухнул на кучу песка. От боли потемнело в глазах. Последнее, что он услышал, был скрип колес и голоса возчиков, бормотавших молитву…

Очнувшись, Батбаяр долго лежал, прислушиваясь к боли во всем теле. «Я умер, и меня бросили в степи», — шевельнулась мысль. Но на лицо по-прежнему падали капли дождя, спину холодил песок. «Так это не сон, я и в самом деле лежу где-то на дне оврага. Лучше бы мне умереть раньше, чем начнут рвать собаки». Он приподнялся и заметил, как метнулась в сторону большая черная тень. Батбаяр дернулся, хотел закричать, но не хватило сил. От резкого движения тело пронзила такая боль, что он задохнулся и едва не потерял сознание, затем осторожно перевернулся на живот и пополз по дну оврага. Дождь лил не переставая. Отдышавшись, Батбаяр приподнялся, огляделся и понял, что находится на северо-востоке от Гандана[75]. Светало. Батбаяру нестерпимо хотелось пить. В детстве, когда они с матерью, умирая от жажды, шли через Батганскую гоби, он, стараясь забыться, думал о чем-то другом, но сейчас не было сил и на это. Огромным усилием воли он заставил себя встать на ноги и едва брел, движимый единственным стремлением добраться до людей. Обессилев, Батбаяр ложился, потом снова брел дальше, пока не добрался до большого деревянного хурда на восточной окраине Гандана. Занималась заря. «Что же теперь делать?» — подумал Батбаяр.

На молитвенной дороге вокруг Гандана появились ламы, старухи богомолки. Сидеть Батбаяр не мог, поэтому встал на колени и привалился к одному из столбов, поддерживающих молитвенный барабан. Он не знал, что ждет его впереди, но в душе забрезжил свет надежды на спасение. Из монастыря на гнедом коне возвращалась женщина. Когда она подъехала ближе, Батбаяру показалось, что он уже где-то видел ее, и он махнул ей рукой. Это оказалась служанка Номин дар — жены цэцэн-хана.

— Даваху! — прошептал он. — Помоги.

Девушка спрыгнула с коня. «Кто бы это мог быть», — удивилась она и нерешительно шагнула к мужчине с разбитым, кровоточащим лицом.

— Это я, Батбаяр, телохранитель сайн-нойон-хана, — едва слышно ответил мужчина. Девушка бросилась к нему.

— Что с тобой?

— Принеси воды.

— Довезти тебя до подворья хана?

— Нет.

— Что же мне с тобой делать?