Гром

Несколько дней Намнансурэн пролежал без сознания. Госпожа отправилась к богдо и поднесла блюдо со ста ланами серебра.

— Это рок! — произнес богдо. — Пусть читают молитвы священного Аюуша! Лечить его будет мой придворный лекарь.

Когда читали молитвы о спасении, Намнансурэн будто очнулся и, глядя на тоно, проговорил:

— Подождите. Мне душно! Сойвон должен был показать мне одно послание. Дайте же воды из источника Хятру, мне станет легче.

Вошел лекарь Сэрэнэн, он принес мешочек с лекарствами. Лекарь пощупал пульс у Намнансурэна, запричитал:

— Надо было меня раньше позвать, — и, отсыпав зеленоватого порошка, сказал, что его надо развести в воде. Врач нойона, который тоже был здесь, спросил:

— Что это за лекарство? По-моему, лечить господина надо одним молоком.

— Молоко не лекарство, а питье, — ответил лекарь и потребовал кипяченой воды.

— Прошу вас, великий лекарь! Я думаю, что у нашего нойона обожжены желудок и кишечный тракт, — опять заговорил врач.

— Если вы не доверяете мне, пусть прежде примут лекарство телохранители. Да я сам могу его выпить, чтобы вы не сомневались, сердито сказал Сэрэнэн, подняв чашку с лекарством.

Намнансурэн лежал с закрытыми глазами, то ли в сознании, то ли в беспамятстве, но вдруг открыл глаза и, спокойно глядя в лицо склонившегося над ним лекаря, произнес:

— Это снадобье приказал выпить богдо-гэгэн? Любой из моих подчиненных согласился бы выпить его вместо меня. Ну да что теперь об этом толковать. — И Намнансурэн выпил лекарство.

— Это — последнее средство. Если он выдержит, то будет жить, — сказал лекарь врачу нойона и, захватив свой мешочек с лекарствами, вышел. Не прошло и получаса, как Намнансурэна стало рвать и рвало часа полтора.

— Ох, как мне тяжело, — произнес Намнансурэн, глядя на голубое небо, видневшееся через тоно, вздохнул и в изнеможении упал на подушки. Лицо его покрыла мертвенная бледность. Врач пощупал пульс и едва слышно произнес:

— Он покинул нас.

В ставке не было ни единого человека, который не заплакал бы, когда перед деревянной кроватью с золочеными головками тихо опустился шелковый полог с вытканными на нем драконами и кистями по углам. Зажгли лампадки, и по всему дому распространился аромат благовоний. В наступившей тишине Содном, закрывавший тоно юрты, прижимая к лицу мокрые от слез обшлага рукавов, прошептал:

— Да, боролся он за праведное дело. Жаль, что оказался один…

Человек, побежавший с поминальным хадаком во дворец богдо, вскоре возвратился и передал его слова: «Для всеобщего блага сорокатрехлетний Намнансурэн отправился на службу в Тридцать три небесных царства!»

Все склонились в поклоне. А Батбаяр подумал: «Да, как же!.. Расскажи это глупым старухам богомолкам»

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ В ПОИСКАХ ПРАВДЫ И СЧАСТЬЯ

Приближенные и телохранители, погрузив гроб с телом господина в карету, с великой скорбью отправились в родной хошун. Только Батбаяр остался. Он должен был сторожить двор, пока казначей не соберет все вещи нойона. Целыми днями Батбаяр сидел во дворе, заросшем бурьяном, и попивая перестоявший айрак, размышлял: «Непонятно почему вдруг наш господин умер? Ведь он был совершенно здоров. Может быть, его отравили? Но за что? Разве не отдавал он все силы большим и малым делам, разве не считался с ним богдо, не почитал народ? И кто мог его отравить? Ну, конечно же, те, кто стоит у власти. У них каменное сердце. Разве справедливо что человек, отдававший все силы государству, умер такой смертью? Неужели так бывает? Неужели власть имущие всегда устраняют ставших им неугодными людей пусть даже у них большие заслуги. Неужели и в других странах инакомыслящих убирают таким путем? Подло! Отвратительно! Стравливать людей, сеять подозрения и злобу. Нет, такая власть никому не нужна. Без нее жили бы мирно и спокойно. А может, было бы еще хуже. Стали бы процветать воровство и грабеж, бесчестье и обман, сильный в открытую притеснял бы слабого. Значит, власть все же нужна. А говорили «Вот мы освободимся от маньчжурского владычества, заживем счастливо». А где оно, это счастье? Власть кучки интриганов, готовых и друг друга сожрать, никому не нужна. А может быть власть другой, заботливой и милостивой? Конечно, может. Тумуржав тогда сказал, что наступят такие времена, когда будут уважать честность. Так вот, власть красных наверняка справедливая. Эх, задержись мы на несколько дней в Иркутске я разобрался бы что да как».