Гром

— Теперь мне придется почаще бывать в ханском орго. Ты же съездишь к Цогтдарь и вернешься. Поеду я — могут заподозрить неладное. До тебя же никому дела нет. А если все-таки кто-нибудь поинтересуется, ответишь, что по моему приказу едешь справиться о здоровье ахайтан. Когда она тебя примет, скажешь: «Год рождения твоего сына и год тигра, в который родился известный тебе человек, имеют одного покровителя». Проклятие может перескочить с одного на другого, — это надо иметь в виду, — и потому беречься: каждое утро вырывать один волос с темени и, сделав на нем три узелка, двадцать один раз прочесть вот это заклинание, — наказал Балбар, засовывая за пазуху Гэмбэлу клочок бумаги с написанными на нем строчками. — Тебе, Гэмбэл, бояться нечего. Все подготовлено основательно. Я ничего не делаю кое-как, так что не волнуйся. В таком важном предприятии, как смена власти, сердце должно быть каменным. Потому что и сам-то государственный переворот — это, знаешь ли, как детина с чугунным лицом и куском льда вместо сердца. «Зло злом побеждают», — есть такое поучение у ловона Жуная. За нашим делом стоит увековечение религии, радость многочисленных лам и хувраков. И ты сам сможешь увидеть это чуть позже, — добавил Балбар. И он указал своему подручному на приведенного кем-то хану в подношение коня, которого вот уже несколько дней, не боясь греха, ловко скрывал от посторонних глаз. Гэмбэл приторочил переметные сумы и тронулся в путь.

Орго гуна было разбито на берегу озера Глубокого. Если слушаешь крики турпанов, созерцаешь водную гладь на восходе и свое отражение в озере на закате — это приносит счастье и благоденствие, бодрость и жизнерадостность, — считала ахайтан Цогтдарь, и потому ее семья каждое лето и осень кочевала от озера к озеру. Как только выбирали место, тут же шестьдесят слуг, сопровождавших аил, ставили четыре юрты, натягивали пять веревок для молоденьких жеребят, и уже по этому нетрудно было понять, что Ринчинсаш намного богаче своего старшего брата.

Признав во всаднике, прискакавшем в орго гуна на взмыленном коне, старинного знакомца Гэмбэла, Цогтдарь тут же смекнула, что он привез какие-то известия. Ахайтан ввела гостя в малое орго и, радушно угощая, стала расспрашивать о разных пустяках, время от времени с удовольствием смеясь его шуткам. Балбар не появлялся больше полугода, и гость, всегда в прежнее время при случае пяливший на нее глаза, был ей сейчас приятен. Стараясь показаться Гэмбэлу привлекательной и доступной, она то и дело вскакивала, шла за чем-нибудь, покачивая крутыми бедрами.

— Ну, как там наш Балбар поживает? Небось как только стемнеет, так и крадется к юртам прислуги. Да и вы, конечно, от него не отстаете, не упускаете случая сбегать туда? — спросила Цогтдарь.

Гэмбэл засмеялся, не зная, что ответить, но, смекнув наконец, в чем дело, блеснул глазами и с интересом поглядел на ахайтан. Усевшись поудобнее на тюфяке, поджал под себя ноги и, прихлебывая охлажденный кумыс, то вполголоса, то совсем шепотом, поведал ахайтан о делах.

— Как же, как же!.. Слышала я от мудрецов, что болезни или другие какие напасти преследуют людей по причине насылаемых на них проклятий. В этих случаях, говорят, рекомендуется совершать обряд очищения. Бывает также, что и шаман промашку дает, наколдует тебе худое… Не думаю, однако, что из затеи Балбара выйдет что-нибудь действенное. Нечего тут себя-то обманывать. А я так скажу взялся за дело, так уж старайся изо всех сил, — раздраженно заявила Цогтдарь.

— Э-э, напрасно ты так говоришь, ахайтан моя! Эта самая затея у него такая страшная, что ужаснее и не придумаешь. Это все для того, чтобы напрочь лишить хана удачливости и жизненной энергии. Такого проклятия я думаю, ни один человек не вынесет. Я лишь со стороны наблюдал, и то, казалось, душа вот-вот с телом расстанется. Прости меня, господи.

— Видно не нашел Балбар верного человека, подходящего лекаря. Тот был бы понадежнее. Ты передай Балбару: если такой сыщется, не пожалею за услугу и табуна лошадей! — сказала Цогтдарь, а про себя подумала: «Зыбко все как-то, укрепить не помешает».

Ахайтан договорилась с Гэмбэлом, что он пробудет на стойбище несколько дней, обсудит с гуном все, что наказал Балбар.

Гуну была по нраву спокойная, размеренная жизнь в худоне. Одна беда — развлечений мало, и потому Ринчинсаш заходил поутру в молельную, отстаивал богослужение, а после завтрака приказывал седлать коней и вместе с женой отправлялся на прогулку — в горы, степь или к реке. В один из осенних солнечных дней супруги по установившейся традиции объехали озеро и повернули к дому. Легкий ветерок тронул зеркало озера рябью, гоготали гуси, плавающие парами белые лебеди, приподнявшись, били по воде расправленными крыльями — забавная и прекрасная картина.

Ринчинсаш и Нинсэндэн натянули поводья.

— Может, отдохнем здесь немного, остынем около воды, — предложил гун, и они направили коней в озеро.

Прохладный ветерок гладил щеки, доносил запах солончаков.