Громче, чем тишина. Первая в России книга о семейном киднеппинге

Произошло нечто ужасное – как на понятном, физическом уровне, так и на уровне иррациональном, невидимом. Я ощущала себя загнанной в лабиринт, из которого искала выход. Но кому нужна эта запутанная игра, и может ли обычный человек, такой как я, узнать ее правила? Или игра, захватившая меня, Рому, Ксюшу, Ларису, судью Иванову, адвоката Сашу, Олега и других людей, отныне сама будет играть нами? С каких пор мы стали инструментами борьбы? И почему поле действия этой зловещей игры разворачивается на карте судьбы моего ребенка? Казалось, что балом правят неведомые мне силы… В тот мрачный вечер после оглашения решения судьей мы с Олегом возвращались в «Трапезунд», одинокий замок на краю дороги. Все наши слова были захвачены в плен непредвиденным врагом, поэтому мы шли молча. Мы даже не проиграли суд. Нет! У нас на глазах было растоптано и сожжено то, что составляло смысл моей жизни! Сначала меня выбило из колеи предательство бабушки, затем пронзила и наотмашь повергла ложь и клевета незнакомых людей. Венцом всего стало решение суда, фактически узаконившее похищение моего ребенка, вынесенное «именем Российской Федерации». Разум отказывался в это верить, и уже поздно ночью я поняла, что подошла к самому краю. В эту ночь мне впервые стало страшно. Не умереть, а жить дальше.

Я зашла в огромную уборную «Трапезунда» и застыла перед квадратным зеркалом. Оттуда на меня глядела пропасть. Она всматривалась в меня. Из крана струилась холодная вода. Я поднесла к ней руки и почувствовала ее обжигающее прикосновение. Умыла лицо. Провела руками по волосам, и мне даже показалось, что в волосы что-то воткнуто. Олег встретил меня на пороге комнаты:

– Что случилось? Почему такая бледная?

Я не могла ничего ответить.

– Почему ты молчишь? Что, смерть Кощееву нашла?

Словно сквозь туман, до меня донеслись обрывки его слов, они казались незнакомыми и бессмысленными.

– Пойду выкурю сигарету, – мрачно пробормотал Олег, который никогда в жизни не курил. Я сидела, замерев, еще долго. Поняла, что Олег вызвал такси до вокзала и попрощался со мной уже после того, как за ним захлопнулась дверь моей комнаты. Наступившее затем утро было первым в моей новой жизни.

Я осталась в Новороссийске. Отныне моей целью стала отмена неправосудного решения, причем с помощью той же судебной системы, которая его и породила. Все знакомые юристы советовали мне скорее подать новые иски о признании недействительными заключений психологов, якобы наблюдавших Ксюшу.

– Предоставленные в суде доказательства без должной процедуры проверки, устанавливающей их подлинность, являются недопустимыми! – твердили мне по телефону многочисленные консультанты то, что и без того казалось очевидной мерой абсурда. – Кроме того, суд положил их в основу своего решения, что сразу ставит под сомнение его легитимность! – Я старалась внимательно слушать и записывать все умные слова, чтобы затем из них самой составить судебный иск. – Если доказать несостоятельность выводов в заключениях психологов, то автоматически развалится само решение суда… – Я жадно цеплялась за эту логику как за единственную соломинку здравого смысла в окружающем безумии.

К концу января в Новороссийский Октябрьский суд было подано три новых иска. Кроме того, мною был совершен еще один новый, решительный шаг – подано заявление в мировой суд. Я обвинила бывшего мужа в клевете, которая была документально зафиксирована сразу в нескольких учреждениях: опорном пункте милиции в Широкой Балке и на недавнем суде. На руках уже имелся ответ из милиции, в котором говорилось, что факт клеветы при проверке подтвердился…

Клевета как иголки. Древнейшее непревзойденное оружие. Каким бы могущественным ни был человек, он не в силах противостоять клевете. Еще античные философы знали, что можно поднимать железо и свинец, но не найти ничего тяжелее клеветы. От этой скверны нет защиты! Отравленными стрелами клевета впивается в сознание человека, парализуя его. Целью Проценко было не сделать мне больно, а отравить мою жизнь, заставить меня поверить в свою никчемность, бросить в муки осуждений. Оказывается, люди со времен Голгофы по-прежнему склонны верить порочащим слухам больше, чем истине. Близкие, окружающие, казалось, весь мир, перешептываясь, показывают на меня пальцем. Утыканная иголками, я стала выглядеть как еж. Я не знала, что такое клевета, пока не испытала ее на своей шкуре. И теперь избавиться от иголок я могла, только отбросив шкуру целиком.