Громче, чем тишина. Первая в России книга о семейном киднеппинге

Услышав эти слова, где-то в глубине зала громко вздохнул представитель опеки. Наверное, это был самый ходовой аргумент между супругами в споре за ребенка. Рома говорил так убедительно и выглядел настолько презентабельно, что я вот-вот сама была готова ему поверить. Хотелось кричать, но я молчала. Я думала. Правда как вода, ни одному человеку долго ее не удержать. Проведя пока не так много времени в судах, я тем не менее успела заметить, как искажается истина в устах говорящего. Она может меняться до неузнаваемости. Мне стало казаться, что настоящая правда в конце концов рискует совсем исчезнуть. Но тут мой адвокат встал и произнес:

– Ваша честь, позвольте предоставить суду несколько дипломов Светланы Александровны. Последний диплом свидетельствует об окончании истицей психотерапевтической школы и характеризует ее как компетентного специалиста в вопросах психологии семейной жизни, – Олег понес мои дипломы судье.

– Это не школа, а секта! – тут же вставил Рома. – Она занимается не пойми чем!

– Почему ты так говоришь, Рома? – не выдержала я. – Ведь ты сам обращался ко мне за помощью еще не так давно? – от неожиданности я впервые забыла, что нахожусь на суде.

– Я симулировал свой интерес, – саркастически ответил мой муж.

Его слова застряли в моей голове. Что еще он симулировал, пока мы были вместе? Может, вся наша семейная жизнь была искусственной, а его любовь была лишь подделкой? «На войне все средства хороши! А историю пишет победитель», – вспомнила я слова своего первого адвоката Саши. Рома полностью им соответствовал.

Судья объявила перерыв, который позволил нам с Олегом ознакомиться с предъявленными Проценко бумажками и подготовить хоть какую-то речь, которая могла бы послужить адекватным ответом на это мракобесие. Вернувшись в зал заседания с перерыва, я сумела лишь что-то пробормотать. Выразила свое сомнение предоставленным «документам», поскольку их происхождение было весьма загадочным. Олег выступил более четко и взвешенно, заявив о том, что приобретение и представление стороной данных справок суду является не чем иным, как намеренным желанием Проценко сфальсифицировать и девальвировать образ своей на тот момент еще жены. В доказательство нашей позиции Олег представил положительные характеристики из детских развивающих центров, а также от моего отца и наших общих с Ромой друзей, которые заранее составили и заверили свои показания у нотариуса в Петербурге. В текстах этих документов выражалось глубокое недоумение жестокими действиями Романа по отношению, в первую очередь, к Ксюше, а также давалась положительная характеристика моим материнским качествам. Все эти документы судья почему-то не стала читать вслух и сразу отложила в сторону.

– У нас также есть нотариальное завещание от бабушки Светланы, которое подтверждает то, что жилищно-бытовые условия Светланы и ребенка в будущем могут улучшиться, – закончил Олег и полез за бумажкой, которую совсем недавно мне лично передала бабушка.

Но оказалось, что у Проценко припрятан в кармане еще более сильный козырь.

– Раз уж Светлана заговорила о своей бабушке, то я хочу предоставить суду заявление от нее, – и он понес судье очередную бумажку. Пока до меня доходили произнесенные им слова, я успела поймать его циничную ухмылку. Эта многозначительная ухмылка, обращенная ко мне, выражала какую-то почти спортивную радость от того, как ловко он меня обыграл.

Как передать то напряжение, которое воцарилось в небольшом зале номер шесть, пока судья, надев очки, несколько раз читала про себя то, что могла написать обо мне родная бабушка? Ведь после гибели мамы она называла меня не иначе как своей любимой внучкой и несчастной сиротой.

– Светлана Александровна, – строго сказала судья, – ваша бабушка пишет, что вы нечестный и непорядочный человек, который разрушил семью, и просит оставить ребенка отцу.

Эти слова меня оглушили. Прежнего бескрайнего ужаса больше не было, теперь ужас сидел рядом на скамейке, заглядывал в глаза и по-свойски хлопал меня по плечу. Соблюдая все видимые формальности, суд превратился в театрализированную расправу над моим материнством. Если бы Олег не толкнул меня локтем, не знаю, как бы я вышла из того вакуума, в котором постаралась скрыться, сохраняя остатки съежившейся реальности. В горле застрял камень, пульсируя метрономом ярости.

Адвокатесса Ромы уже активно дискутировала с судьей о том, как можно передавать ребенка матери, о которой так негативно отзывается собственная бабушка. Я чувствовала, что не могу больше говорить. Каждая минута стала казаться мне новым врагом. Олег попросил перерыв. Собрав последние силы, я все-таки вышла на улицу и позвонила в Петербург своей двоюродной сестре Кате, с которой несколько дней назад мы виделись на празднике у бабушки.

– Светочка, как дела? Как прошел суд? – как всегда бодро защебетала Катя.

Не помню, что я ответила. Важно было понять одно: знали ли в моей семье о той подлости, которую намеревалась сделать бабушка за моей спиной.