Громче, чем тишина. Первая в России книга о семейном киднеппинге

Таким образом, очередное исследование подтверждает отмеченные ранее особенности внутрисемейных отношений. Значимыми, эмоционально близкими для Ксении являются отец и бабушка. С матерью установились эмоционально холодные, дисгармоничные отношения, способствующие появлению тревожных переживаний у девочки. Рекомендуется продолжение прохождения индивидуальных психокоррекционных занятий для Проценко Ксении».

Как человек, врач, никогда меня не видевший, может делать такие выводы?! Прочитав этот пасквиль, я тут же захлопнула дело и, сжимая в кармане фотографии, вышла из суда. С неба падала вода. Я бежала прочь от ненавистного, жестокого места. Сначала у меня забрали ребенка, а теперь подло лишили даже права голоса, выбора и возможности самой защищать себя и дочь! Я не могла ничего с этим поделать – ни опротестовать, ни примириться. Мне хотелось лишь выть! Я помчалась к дому Проценко, куда ходила каждый день, как волчица. С неба продолжал лить дождь. Стихия сопровождала мой исход из этого прогневавшего Бога места. У каждого из нас есть свой «Египет» и своя «Земля обетованная». Моим «Египтом» была тотальная несправедливость и отрыжка правосудия. А «Землей обетованной» стала встреча с Ксюшей. Вспоминалась история «десяти казней египетских». Там казалось, что вот-вот начнется буря и обрушится огненный град. Так что это – казнь или природа возмущается вместе со мной? Уже на перекрестке почувствовала, будто что-то лопнуло внутри. Словно сам собой, из меня вырвался этот вой. Даже не успев напугать меня. Это был древний зов скорби, скрестивший боль и тоску и возникший задолго до всех остальных человеческих звуков. Я была не в силах его сдерживать. «Мама лиса, потому что она ушла», – возмущение гудело внутри, поднимаясь со дна души и вздымаясь куда-то вверх к небесам, и из меня вырывался мой несогласный и сокрушительный вой…

Вдруг пронзила мысль: надо идти в тот самый психоневрологический диспансер и встретиться с этим врачом Гавриленко! Через полчаса, промокшая и заплаканная, я постучала в окно регистратуры.

– У Гавриленко сегодня прием закончен. Может, хотите поговорить с главным врачом? – спросила девушка в белом халате. Я согласилась. Вскоре ко мне подошла женщина средних лет и приветливым жестом предложила пройти к ней в кабинет.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – она представилась и протянула руку. – Нина Васильевна, – я села напротив, настороженно оглядываясь: раз Проценко тут уже побывал, я ожидала подвоха.

Рассказав главному врачу свою историю с самого начала и показав заключения Гавриленко и Тютюник, я написала заявление, в котором просила выдать мне официальные медицинские документы с диагнозом моего ребенка. То, что было дальше, поставило нас с главным врачом в тупик. В выписке из медицинской карты Проценко Ксении значился диагноз: «Экспрессивное расстройство речи, фобический синдром, синдром аутизма». Моей девочке действительно были прописаны сильнодействующие психотропные препараты! Значит, Проценко на суде не блефовал – Ксюшу лечили таблетками; однако официального диагноза почему-то не представил! Я запуталась: что же в этих бумажках правда, а что – нет?

– У моей дочери зафиксирован аутизм? А я узнаю об этом спустя полгода?! Почему, почему никто не спасает Ксюшу, ведь этот диагноз появился после похищения у меня ребенка?! – спросила я. Нина Васильевна лишь подтвердила мои опасения:

– Психиатрической практике известны подобные реакции на материнскую депривацию. Сколько дочери лет, вы говорите? – услышав, что Ксюше на момент разлуки со мной было всего 2,5 года, Нина Васильевна покачала головой. – И вам до сих пор не известно, где скрывают девочку?

Я заплакала. Хотелось поделиться с кем-то наболевшим.

– Не пойму, зачем Роме нужна эта запутанная игра? С каких пор мои близкие стали предметом манипуляций? Почему врачи не разглядели истинную причину расстройств девочки?

– Судя по тому, что я вижу в карточке Ксюши, в диспансер вашу дочь привела бабушка. Мне видится, что эта «игра» выгодна скорее ей, – ответила главный врач и предложила вызвать на очередное обследование ребенка с отцом, а также меня, для того чтобы «честно» исследовать связь ребенка с матерью и отцом, однако допускала, что сила этого жеста, равно как и документа за рамками судебного слушания, будет ничтожной. Но я была согласна на все. Даже увидеться с дочкой в стенах этого учреждения.