Громче, чем тишина. Первая в России книга о семейном киднеппинге

После кассации 1 марта, которая лишила меня последней надежды на справедливость, я еще некоторое время оставалась в Краснодаре. Захар почти сразу вернулся в Москву. Квартира отца моего одноклассника находилось в Юбилейном микрорайоне столицы Краснодарского края. Из окна я видела новостройки и фрагмент речки Кубань. Серый краснодарский март не сильно отличался от петербургского. В новой квартире только что с любовью был сделан ремонт. От этого мое одиночество и беспомощность становились еще более отчетливыми и контрастировали с преследующим меня из комнаты в комнату домашним уютом. За последний год я настолько привыкла жить в гостях, постоянно на чемоданах, что утратила чувство собственного дома. В этой просторной квартире мне хотелось забиться в угол, чтобы дать волю своим чувствам и переждать бурю. Но жизнь продолжалась, и я не могла позволить себе расслабляться. Так что в один из дней, рано утром, я проснулась и решила найти в Краснодаре работу.

Местный телевизионный канал, делавший сюжет обо мне у здания «заминированного» краевого суда, предложил попробовать себя в роли корреспондента. Подобный опыт у меня уже был, поэтому я с легкостью согласилась. Первый рабочий день совпал с Днем милиции. Вместе с оператором нас отправили на съемку в гости к вдове погибшего при исполнении капитана. У дома вдовы мы должны были встретиться с начальниками краевого управления милиции и сотрудницей их пресс-службы, которые, соблюдая принятые в таких случаях формальности, собирались нанести даме визит, подарить цветы и попить чаю. Встретившись с людьми в погонах, глядя на их лица, я начала думать о Ксюше. Кто-то из них мог отвечать на мои обращения о розыске ребенка! Но задать им личный вопрос я не смела. Милицейские чины воспринимали меня как простого журналиста и обсуждали предстоящий футбольный матч на стадионе Краснодара.

– Играют «Зенит» и «Кубань»! – рапортовал капитан милиции.

– Светлана, а вы пойдете с нами? – неожиданно спросила меня сотрудница пресс-службы.

– Куда? – уточнила я.

– Как же, на футбол! Вы же из Питера?! – недоумевала она. Как будто все, кого она встречала из Петербурга, ходили в сине-голубом.

В тот день у меня как раз был суд в Новороссийске. Поэтому ответила, что «не болею». Все стали подниматься в квартиру к вдове. Дверь нам открыла женщина средних лет, судя по всему, хорошо знавшая тех, кто к ней пришел. Гости сели за стол, уставленный разносолами, и стали пить чай. Оператор снимал посиделки с разных ракурсов. Впервые я оказалась в компании с полковниками и генералами в такой непринужденной обстановке и отметила, что милицейские начальники в быту ничем не отличаются от обычных людей. Они так же шутили, так же стеснялись, отказываясь от предложенной вдовой добавки. Звучали искренние слова о погибшем товарище… Вдова показывала нам свои семейные фотографии. А я все думала о Ксюше: в какой обстановке ужинает сейчас она? С кем? Что они обсуждают за столом? Мне стало грустно в этом доме, несмотря на искреннее гостеприимство хозяйки. Оператор ожидал от меня большей активности, но мне хотелось слушать этих людей, их истории, и может, даже поделиться своей. Теплая обстановка располагала к доверию и открытости. Но я сдерживала себя. Впервые за долгое время, оказавшись в компании, где никто не знал моей истории, я чувствовала себя простым человеком и так и не рассказала полковникам, каким ветром меня занесло в их Краснодар…

Через несколько дней мне поручили снимать Масленицу в детском кукольном театре. Лучше бы они послали меня снимать в морг! Я находилась в острой стадии переживания травмы, и детский смех срабатывал для меня как агент боли – автоматически.