Громче, чем тишина. Первая в России книга о семейном киднеппинге

– Просто надо перестать играть на их поле. Скажите Роме: «Я сдаюсь! Ты молодец, победил! Поздравляю!» И постарайтесь допустить мысль о долгой, очень долгой разлуке… Да, я знаю, это очень тяжело. Но тактически очень правильно. – Андрей вздохнул и продолжил: – Начинайте думать о себе, Светлана, найдите отдушину, встретьте новую любовь…

Эти слова прозвучали так жестоко, что вызвали во мне протест и негодование! Наверное, со стороны мы выглядели как доктор и пациент. Доктор тщательно подбирал слова, чтобы мягко сообщить пациенту о его неизлечимой болезни, а тот яростно сопротивлялся и не желал признавать своего диагноза. Тогда я прибегла к последним, на мой взгляд, аргументам в пользу своей позиции:

– А как же построение гражданского общества? Модернизация семейной политики? С новыми поправками можно будет доказать манипуляцию детской психикой с целью настроить против родителя. Тогда и вы, и я сможем пересмотреть дело и вернуть детей! В каком государстве будут жить наши дети, если мы опустим руки? Это зависит только от нас! Мы не можем думать только о себе! Хочется изменить систему…

– Я вас понимаю, – ответил он, – сам не вижу сыновей уже четыре года. Дошел до Верховного суда, проиграл все иски. И тогда сказал себе: «Хватит!» Поступил в университет, начал читать Платона. Теперь важное место в жизни занимает учеба; пишу конспекты, курсовые, рефераты – тяжело, но доставляет огромное удовольствие. Собираю свою философскую библиотеку. Много читаю, хожу на тренинги по психологии. И я понял: никакие воспоминания, обиды, претензии, суды и прочее не могут мешать вам и мне отправлять родительские обязательства по отношению к нашим детям. Но только внутри себя. Ведь отсутствие и даже смерть родителя не устраняют, а зачастую только усиливают связь ребенка с ним… Я убеждаюсь в этом каждый день!

Слезы застилали мне глаза и мешали разглядеть очевидную правоту позиции Андрея. Я понимала в глубине души, что Андрей прав, но мне было безмерно жаль принять то, что моя связь с Ксюшей не найдет своего выражения, а останется жить, как собака, посаженная на цепь.

– Нет ни одного психологического приема, способного разорвать связь ребенка с отцом или матерью, чтобы не получить психологического инвалида. Светлана, наши с вами дети уже стали инвалидами! От этого никуда не деться. Давайте это признаем. Нам с этим жить до конца, – напоследок сказал Андрей.

После этой встречи я еще долго пребывала в растерянности. Для меня смирение Андрея было продиктовано отчаянием человека, испробовавшего все средства в своей борьбе. Я представила себя спустя четыре года, изможденной мытарствами и получающей все новые отказы в судах. Ксюше тогда будет семь, и она пойдет в школу без меня. А может, Рома к тому времени выполнит свое обещание и «закажет» меня? Может, только тогда я, наконец, пойму, что Андрей был прав?

Но как сейчас прекратить бороться?! Нет, Андрей вовсе не был врачом, а я пациентом. Мы были раненными на одной войне солдатами, которые встретились в одном лазарете. С похожими ранами и ожогами, с общей тягой к выздоровлению.

Глава 9

Суды в Новороссийске продолжались. Мое заявление на Проценко о его клевете в опорном пункте милиции 22 августа 2010 года приняли к рассмотрению и к тому времени уже истребовали материалы проверки из милиции, также суд направил запрос на поиск тех двух сотрудников, которые дежурили в тот день. Однако Проценко подал встречное заявление о привлечении меня к уголовной ответственности. Он обвинил меня в избиении его в тот же роковой день, у той же самой будки милиции в Широкой Балке. Теперь я обязана была присутствовать на всех заседаниях в мировом суде не только как заявитель, но и как обвиняемая.

Я подошла к окну и раздвинула шторы. В Новороссийске начинался теплый солнечный день. Некогда властный норд-ост покорно уступал место весенней истоме, напоминая о скором приближении лета. Лечение моего кровавого кашля не принесло желаемого эффекта, кашель не желал уходить бесследно и застрял где-то внутри.

Птицы, как положено, пригрелись на балконных перилах и карнизах окон. Растопырив свои перья, они пытались забыть недавний затяжной перелет с северных земель. Из-за былинок, резвящихся в оконном стекле в лучах утреннего солнца, мне захотелось, как раньше, подхватить Ксюшу на руки и вместе с ней пойти гулять на весь день. Я не успела даже толком подумать об этом, как меня тут же объяла старая знакомая горечь. Когда же, наконец, ко мне вернется мое солнышко?

Я замерла у окна как вкопанная и смотрела на чужой город, не в силах ощутить ничего, кроме одиночества. Моего ребенка от меня отделяют всего лишь несколько километров. А может, ее прячут и вовсе в соседнем доме? Я вглядывалась в чужие окна, проезжающие мимо машины и людей на улицах. Кто-то из них, возможно, видел ее. Как мне преодолеть эти сотни невидимых стен между нами, возведенных на ненависти и мести?