Громовой Кулак (СИ)

Яростный смертоносный танец, где вместо лютни пел металл, мгновенно обращаясь жалом скорпиона, стоило сделать лишь одно неверное движение. Сармад смотрел на него, затаив дыхание и не отводя глаза ни на мгновение. Хлестали по ветру черные косы — длинная, жесткая даже на вид, вновь ниспадавшая до самых бедер в грубом льне, и совсем короткая, туго заплетенная от самого затылка и перетянутая на конце простым кожаным шнурком, — вращались в смуглых пальцах рукояти клинков, доносилось сдавленное не то рычание, не то смех сквозь стиснутые зубы. Удар, поворот — почти спиной к противнику — блок. Лязг столкнувшихся лезвий — она приняла новый выпад на клинок у самого своего плеча, застыла на мгновение, насмешливо сверкнув золотыми волчьими глазами, — и звон соскользнувшей по изогнутому хопешу сабли. Поворот, взметнувший багровый песок под подошвами высоких сапог, качнувшаяся под грубым льном тяжелая грудь, удар. Сабля поймала тусклый красный блик осеннего солнца, вновь сверкнув слепящим глаза серебром, и с земли вдруг взвился от порыва ветра — почти штормового, из тех, что бросали бурные черные волны на приступ Зулиндреха в закатной буре, — целый столб песка.

Мгновенно затянувший всё вокруг плотной багровой пеленой.

— Какого демона?! — воскликнул тархан Ильгамут, мгновенно оказавшись на ногах со звоном рефлекторно выхваченной из ножен сабли.

— Что это?! — спросил Сармад и поднял руку, закрывая лицо от колких песчинок. И инстинктивно протянув вторую к ладони поднявшейся с широкого шерстяного покрывала матери, не глядя бросившей обратно на золоченое блюдо гроздь винограда. — Песчаная буря идет?!

— Она не так поднимается! — ответил отец, поворачиваясь в сторону скрывшегося за стеной песка солнца. В кровавом мареве исчезло всё: и треугольные силуэты возвышавшихся в отдалении шатров, и трепещущие на ветру знамена, и стоящие у них дозорные. Будто никакого лагеря не было и вовсе: один лишь этот клочок песка, окруженный внезапно разразившейся бурей.

И возникший в ней неясный, медленно приближающийся силуэт.

— Мама. Там…

Но она уже увидела его — увидела едва ли не раньше Сармада, будто почуяла, как гончая, — и ее обрамленное светлым, плотно повязанным платком лицо застыло в выражении… ужаса.

— Мама?

Сармад ничего не понял. Ни того, почему она вообще смотрела на идущую — откуда, спрашивается? из глубин пустыни? — фигуру дольше нескольких мгновений. Ни того, чем ее мог напугать обыкновенный седой старик с крючковатым носом и изрезанным глубокими морщинами серым лицом.

— Здравствуй, моя принцесса.

Голос у него оказался совсем тихий, хриплый и будто сорванный, но Сармад отчетливо разобрал, несмотря на вой швыряющего песок ветра, каждое слово. И мать пронзительно закричала, схватив Сармада за плечи обеими руками, словно видела что-то… что пугало ее до белых глаз. Словно пыталась защитить, закрыть собой застывшего в растерянности сына.

— Джанаан!

Крик отца еще звенел в воздухе, когда тархан Ильгамут уже оказался перед ней, без единого слова заслоняя от неведомого врага, а в пыльном багровом мареве родилась еще одна тень. Прямо перед выступившим из бури стариком. И свистнула саблей, отсекая седую голову. Без единой капли крови. Даже… не долетевшую до земли. Развеявшуюся вместе с телом спустя какое-то мгновение после удара.

Но… как?

А затем эта новая тень повернулась с шелестом тяжелого запыленного плаща, мазнув по плечу слишком длинными для тархана, заплетенными в тугую косу волосами, и со знакомого до боли — едва ли не каждой чертой повторявшего его собственное — смуглого лица на Сармада глянули черные, словно провалы высохших колодцев, глаза.

— Беги, — сказал Ильсомбраз, и багровое марево песка взвилось вокруг него вторым плащом. — Они идут.

========== Глава двадцатая ==========

Тени вырастали в пелене поднявшейся бури одна за другой. Бесшумные, змеями скользящие по вздыбившимся, словно яростные штормовые волны, барханам, и всё же в далекой — чьей-то одинокой поступи — мерещился колокольный набат и древний напев темных запретных чар.

Я величайшая из сил этого мира. Я начало и конец. Я господин всех живых и повелитель мертвых. Даже великие боги склоняются предо мной, ибо я человек, обретший мощь, равную небесам.

Первая тень обрела очертания краснолицего мужчины с грубо вырезанными шрамами-барханами на щеках, вскинула изогнутый клинок хопеша, и Сармад даже не успел заметить, когда отец двинулся с места. Лезвие хопеша свистнуло в каком-то дюйме от его плеча, яростно рассекла воздух сабля, и краснолицый повалился на песок, словно подрубленное дерево. Метнувшаяся следом за ним тень взмахнула собственным клинком, и удар пришелся на левие другого хопеша. С золоченной рукоятью, какой никогда не могло быть у обыкновенного пустынного варвара. Госпожа Амарет сощурила золотые глаза — будто смеялась над этой попыткой дотянуться не то до отца, не то до нее самой, — и на алый песок вновь хлынула столь же алая кровь.