Гроссмейстер

– Ха! – Погожин уже широко улыбался. – Теперь, с этим, – он указал на флакончик в руке Арсения. – Белый король ставит мат черному королю!

– Белый король, значит… – чуть иронично повторил Арсений.

– А вот вы – пешки! – взорвался Погожин. – Безмозглые пешки, которые мечтают стать ферзями. Да, вы дошли до последней клетки, но партия ваша кончилась! Я победил… А теперь давай сюда мою воду! – и Погожин властным жестом протянул руку.

– Вы победили, – кивнул Арсений, правда, горечи поражения в его голосе я не услышал. – Но может, объясните нам смысл этой партии? Мы никому не скажем! Честное…

– Конечно не скажете, – чуть ли не хохотнул Погожин. – Только зачем? Боюсь, что вам уже все равно! – хладнокровно добавил он, и я заметил, что интерес к нам в его взгляде исчез, а появилось желание срочно завладеть принадлежащим ему пузырьком.

– Сами сказали, что мы дошли до последней клетки и стали ферзями, – Арсений старался продолжить беседу.

– Так ведь ненадолго! – глумливо возразил Погожин, а мне захотелось ударить его кирпичом, желательно по голове и не один раз. Все равно, похоже, живыми нам отсюда не выбраться.

– Тем более! – старался продолжить разговор Арсений. – Ведь вы играли эту партию всю свою жизнь! Кому вы еще сможете похвастаться своей игрой? И кто сможет оценить ее по достоинству, кроме нас? А так у нас останется наше примитивное представление, что вы затеяли эту игру, чтобы отомстить Сердюкову…

Погожин нахмурился.

– Вы же были влюблены в девушку, но она вышла замуж за него, а не за вас. И вы положили всю свою жизнь, чтобы отомстить ему…

– Чушь! Если бы я хотел отомстить, – медленно заговорил Погожин, – то сделал бы это давно и просто… А я, восстанавливал справедливость! – с пафосом добавил он.

Арсений прижал к сердцу кулак с зажатым в нем флаконом и театрально произнес:

– А мы станем свидетелями восстановления справедливости и вручим вам ваше бессмертие!

Странно, но на Погожина произвела впечатление эта дешевая высокопарность, он задумался, стал расхаживать взад и вперед, а потом заговорил, обращаясь не то к нам, не то к себе, не то к кому-то еще:

– Конечно, Нина вышла за него! Потому что у него было все, а у меня еще почти ничего. Здесь я ее понимаю… Но это как ножом в брюхо… Никак не заживет… Потом он первый миллион срубил… Потом сын родился… Потом и дочь! Где же здесь справедливость, я вас спрашиваю? Что ж ему все на блюдечке-то? За что ж ему-то все досталось? За какие такие заслуги? Моя была Нина! И дети должен были быть моими! А что мне досталось-то? А ничего! Только жажда справедливости!

Погожин продолжал расхаживать от стены до стены, опустив голову и смотря себе под ноги. В задумчивости он тер пальцами виски, руки его мелко дрожали, на лице проступали багровые пятна. Рассказ его постепенно становился все более сбивчивым, некоторые слова заглушались хрустом битого кирпича.

– …долго просил… И вот они разошлись! Она взяла, да уехала! А хоть бы в ногах валялась – не взял бы! Но это был первый знак: если справедливости захотеть, все по-моему будет! …дети-то переживут меня, тут он обыгрывал меня… много фигур, слишком много… Вот если бы я жил вечно… а Георгий бы помер… Во-от! И я бы тогда и детей его пережил… И тут вдруг дневники дядькины! Живая вода Брюса! Это ведь именно для меня послание! …и люди-то все, в сказки не верящие… любые деньги на поиски… если не найду, то проиграл. И ощутил себя игроком, гроссмейстером, который стоит над фигурами, определяет их судьбы! У Сердюни дети, а у меня бессмертие!

– Сын Сердюкова погиб, – негромко сказал Арсений.

Погожин не остановил своего движения, не взглянул на Строганова, но продолжил свой странный монолог:

– Борька… шустрый паренек… Дарил ему игрушечные гонки. Картинг потом… гонять-то очень любил… Я и ту машину подарил, на которой он разбился… И уже тогда знал, что это случится… Я определил его судьбу! …еще одна фигура Сердюкова…

– А картина Петра после смерти? – подкинул Арсений новую тему.

Погожин отвечал не задумываясь, словно находился под гипнозом:

– Художник-то оказался приятелем моего дядьки Акима! Маргарита рассказала… В дневниках-то это было! Это ж не просто знак, это ключ к живой воде! Сразу купил!.. А домой-то забрать нельзя… каждый день ходил смотреть, мозговать… А она мне «живую воду пьете?» Да это ж заговор против меня! Георгий надоумил! Обойти меня захотел? Не выйдет! И я понял, какой мой следующий ход…

– Которым вы уничтожали сразу три фигуры, – констатировал Арсений.

– Ну, как говорится, боевые потери, – бесцветно произнес Погожин.

Он, наконец, остановился около Арсения, взгляд его из отсутствующего снова стал осмысленным, лицо было красным, дыхание частым.

– Все! Давай сюда… – и он протянул дрожащую руку к заветному флакону.

Строганов медленно передал пузырек обалдевшему олигарху. Тот, взяв его левой рукой, осторожно приблизил к глазам, пытаясь рассмотреть содержимое, потом вытянул руку и полюбовался им издали, а правой рукой перекрестился.

– А у вас рука не онемела креститься? – съязвил Арсений.

– Тьфу на тебя! – поморщился Погожин.