Гротески

Во время сеансов с Гамильтоном, очевидно, произошло нечто необычное. Служащие музея впоследствии на допросе показали, что они вначале не замечали ничего особенного, но на последних сеансах им бросалось в глаза, что художник целыми минутами пристально глядел на ледяную принцессу, оставив рисование. Как будто оцепенев от холода, он едва держал карандаш и лишь с большим усилием мог оканчивать рисунок. Однажды во время последних сеансов он велел служащим уйти в переднюю комнату. Они сначала не нашли в этом ничего необыкновенного и приписали это требование художника исключительно его любезности: он, по-видимому, просто не хотел, чтобы они зябли в холодном помещении. Однако им показалось странным, что он предложил им тогда чрезмерно крупные взятки за то, чтобы они оставили его одного в ледяной зале. Два-три раза после того, находясь в передней комнате, они слышали, как в ледяной зале кто-то говорил, и узнали голос Джона.

Около этого же времени Ллевелин явился к директору музея и просил предоставить ему ключ от помещения ледяной принцессы. Он собирался писать с нее большой портрет и поэтому желал иметь доступ к ней в любое время. При всяких иных обстоятельствах его просьба, наверное, была бы удовлетворена, так как Ллевелин все равно был посвящен в тайну. Но поведение художника во время этого визита и странная манера изложения своей просьбы были настолько необычайны, что у директора возникло некоторое подозрение, и он учтиво, но весьма определенно отказал Ллевелину. Тогда художник вскочил, задрожал всем телом и, не прощаясь, выбежал вон. Разумеется, это необычайное происшествие еще более укрепило инстинктивное подозрение директора, и он отдал строгий приказ всем служащим, чтобы отныне без особого письменного разрешения не пропускали в подземные помещения никого.

Спустя некоторое время в музее стал ходить слух, что кто-то пытался подкупить некоторых служащих ради проникновения в ледяное помещение. Слух дошел до директора. И так как последний был ответственным лицом во всей этой истории с принцессой, то он распорядился провести строгое дознание. Нечего добавлять, что таинственный «кто-то», пытавшийся подкупить сторожей, был все тот же наш друг, Джон Гамильтон.

Директор отправился в зал заседаний, где Гамильтон в то время работал. Он нашел его там в самом жалком виде: художник забился в дальний угол, скорчился на скамейке и спрятал голову в руки. Директор заговорил было с ним, но Джон Гамильтон весьма вежливо попросил его выйти как можно скорее из этой комнаты, в которой хозяйские права в настоящий момент принадлежат ему. Директор понял, что художник недоступен ни для каких слов и убеждений. Он пожал плечами и в самом деле вышел, лишь приказал повесить на дверь подземной комнаты три секретных замка, а ключи от них положил в денежный сейф в своем кабинете.

В течение трех месяцев после того все было спокойно. Два раза каждую неделю директор лично навещал замороженную принцессу, в сопровождении двух служащих, в обязанности которых входило присматривать за машинами, выделывающими лед. И это были единственные посетители у нее. Ллевелин каждый день являлся в зал заседаний, который он расписывал, но больше уже не работал: краски сохли на палитре, кисти лежали немытые на столе. Он целыми часами сидел неподвижно на скамейке или принимался ходить большими шагами взад и вперед по зале. Дознание установило с достаточной точностью все, что он делал в это время. Несколько странными и подозрительными были визиты, которые он тогда делал известным лондонским ростовщикам. Он пытался, впрочем без успеха, занять не менее десяти тысяч фунтов под ожидаемое в весьма далеком будущем большое наследство. В итоге он достал только пятьсот фунтов под большие проценты у Гель-плеса и Некрайпера с Оксфордской улицы.

Однажды вечером Гамильтон появился после долгого отсутствия снова в клубе. Как я позже установил, это было в тот самый день, когда он достал денег. Он поздоровался со мной в библиотеке и спросил, здесь ли лорд Иллингворт. Иллингворт, как ты прекрасно знаешь, самый отчаянный игрок во всех трех королевствах. Услышав, что лорд явится только поздно вечером, Ллевелин согласился поужинать вместе со мной, но был на таком взводе, что мы все обратили на это внимание. Потом мы беседовали в клубной комнате, где Ллевелин невольно заряжал своей нервозностью собеседников. Он поминутно смотрел на дверь, вертелся в кресле и пил виски одну порцию за другой. Около двенадцати часов он вскочил и бросился навстречу вошедшему Иллингворту.

– За вами мой реванш! – воскликнул он. – Вы играете сегодня со мной?

– Конечно! – рассмеялся лорд. – Кто еще с нами?

Разумеется, Стандартон был с ними, а также Крофорд и Боулдер. Мы переместились в игорную комнату. Когда служитель принес карты для покера, Иллингворт спросил:

– Ну, сколько же вы желаете сегодня проиграть, Гамильтон?

– Тысячу фунтов наличными и все то, что я вам задолжаю! – ответил художник и вынул бумажник. Очевидно, кроме денег, добытых у ростовщика, он принес и все то, что оставалось у него из своих запасов.