Гроза над Элладой

— Вовсе не поэтому, — горько сказал Фидий. — А потому, что он худой и чахлый, но — воин. Он — воин, а мы — могучие и заносчивые, не воины, а шантрапа. Мне стыдно за нас, гоплиты союзного войска, — он помолчал с минуту, глядя себе под ноги, потом упёрся взглядом в лицо Гифона. — Думаете, мне не жалко младшенького? Жалко! Но он пойдёт в дозор и сегодня. Десятник — а я ваш десятник — назначил ему наказание за разгильдяйство и длинный язык. Вы, как хотите, воины, но отменять свой приказ я не буду. Командир десятка Норитов свои приказы не должен отменять. Любой другой может, а он — нет!

Десяток молчал, молодые воины отворачивали взоры под взглядом командира. Сказать в ответ было нечего — они Нориты, с них спрос особый, это понимал каждый. Даже те, кто не имел чести принадлежать к роду Норитов.

Прибежавшему Кану Эвридик тихонько поведал о сражении за него и его провальном результате. И пообещал оставить для него кубок вина с сыром и мёдом — любимый напиток ахейцев. Кул предложил подточить острие сариссы. Леон помог стянуть панцирь. А Торит сочувственно похлопал младшего по плечу.

— Априкс сказал, что завтра войско останется на этой стоянке, — между прочим, сообщил Фидий, и, обернувшись к Кану, добавил. — Завтра отоспишься.

В расчёте на завтрашний отдых Кан слегка воспрянул духом и бодро принялся за ужин. Но ужин был прерван самым пренеприятным образом — появлением шатающегося от усталости Мариарха Брети.

— Стратег Ритатуй Брети приглашает к себе Канонеса Норита, гоплита десятка Фидия, сотни Априкса, тысячи Тенция Норита, — прохрипел он и навалился на древко копья, упёртого в землю.

Кан опустил взгляд в котелок с горячей похлёбкой, поиграл желваками на скулах, медленно поднялся и обречённо нырнул в мешок панциря, предупредительно поднятого Орфеем. Воины десятка помогли младшему Нориту облачиться в доспехи и вооружиться.

— Что нужно на этот раз? — полюбопытствовал Кан, когда костёр десятка скрылся за спинами тысячи Тенция.

— Не знаю, — ответил Мар. — Меня в известность не ставят — я посыльный, а не стратег.

— Хотелось бы верить, — Кан закинул копьё на плечо и принялся насвистывать одну из песенок Орфея, безбожно фальшивя при этом.

Ритатуя они обнаружили в компании нескольких старых крестьян, распивающих вино стратега и оживлённо беседующих с хозяином.

— А-а, здравствуй, здравствуй, малыш! — воскликнул он в ответ на приветствие Кана. — Присаживайся. Небось, удивляешься, зачем мне понадобился? Сейчас всё узнаешь. Мы тут поспорили с этими уважаемыми людьми, которые добровольно привезли продовольствие для нашего войска, вот о чём. Разговор зашёл о том, кто лучше годится для военной деятельности — потомки хорошей семьи, или любой человек, имеющий достаточно силы и выносливости, чтобы носить доспех.

— Если его обучить надлежащим образом! — уточнил кряжистый крупный старик, назидательно выставив указательный палец, толстый и мозолистый, похожий на отросток дубового корня.

— Как видишь, староста Пелагий исповедует второй взгляд на вещи. А я утверждаю обратное, — Ритатуй скрестил с пальцем крестьянина свой палец — худой, длинный и чистый, но к некоторому удивлению Кана, такой же мозолистый. — Для того чтобы разрешить наш спор, я и вызвал тебя. Ты потомок доброго рода, известного всей Аттике, твои предки — великолепные воины. Против тебя я выставляю очень серьёзного противника. Его зовут Медисом, он известный силач и борец; кулаком он сбивает с ног двухлетнего быка, при необходимости может перенести его на сотню шагов. Но он из обычной, ничем не примечательной семьи. И я не сомневаюсь, что ты одолеешь его. Медис! Эй, Медис!

«Ой, мама родная!», — подумал Кан, увидав, с кем ему придётся сражаться. Ростом Медис был не больно-то высок, пожалуй, что пониже Кана. При этом обладал он широченными плечами, чрезмерными для его роста, мускулистыми ручищами толщиной с ногу Мариарха Брети и телом с рельефной мускулатурой. На плечи была насажена круглая голова с толстыми носом и губами и угольно-чёрными глазами, обрамлённая вьющимися, чёрными, как смоль, волосами. Бороду Медис брил, усы чёрной скобкой опускались до углов губ.

— Вы проведёте три борцовских схватки, — пояснил Ритатуй. — Победителем считается тот, кто дважды уронит соперника на спину.

— Стратег, — нерешительно произнёс Кан, — я никогда не был хорошим борцом, тебе бы следовало вызвать Леона.

— Экий ты ловкий! — восхитился стратег. — Конечно, Леон наверняка одержал бы победу, но это расходится с условиями спора. Леон — уникум, он кого хошь завалит. А ты — обычный представитель достойного рода; характерный пример, если хочешь знать. Эксперимент должен быть проведён без подвоха, иначе это не эксперимент, а мухлёжь, и ничего больше.

Бороться Кану с каждой секундой хотелось всё меньше и меньше…

— Я очень устал, стратег, — сказал он уныло. — Я голоден и вечером отстоял смену в карауле. Может, отложим решение вашего вопроса до завтра?

Ритатуй отхлебнул из чаши, которую держал в правой руке, осторожно поставил её на стол, откинулся на спинку кресла и с полным изумлением вытаращился на Кана.