Гроздь рябиновых ягод

Женщины вернулись в зал. Ида закружилась в вальсе с кавалером. Дуся поискала глазами место, где можно присесть, и увидела, что к ней через зал, пробираясь между танцующих пар, идёт ладный капитан с весёлыми глазами.

– Разрешите Вас пригласить? – он лихо щелкнул каблуками.

– Я давно не танцевала, не знаю, смогу ли.

– Я Вас буду крепко держать, и у нас всё получится, – улыбнулся капитан.

Опираясь на его крепкую руку, Дуся быстро перебирала ножками в тесных туфельках, стараясь не сбиться, не споткнуться, а он уверенно вёл её через зал, ловко лавируя между другими парами. Быстрый вальс показался ей нескончаемым. Наконец музыка смолкла. Но капитан никуда не ушёл, и едва оркестр вновь заиграл, пригласил Дусю на следующий танец. Ида с удивлением наблюдала за раскрасневшейся, смеющейся подругой, такого превращения она не ожидала. Сначала она порадовалась за Дусю, потом встревожилась. Этот капитан, похоже, слишком сильно вскружил ей голову. Или это шампанское с непривычки так подействовало?

– Внимание, товарищи! – закричал со сцены ведущий.

Зашипело радио, и над залом поплыл бой курантов в далёкой Москве.

– С Новым тысяча девятьсот сорок первым годом, товарищи! С новым счастьем!

– Ура! – дружно грянул зал.

Капитан, представившийся Федором, проводил их до дома. Через пару дней он уже поджидал Дусю у подъезда, пританцовывая на морозе. Пришлось пригласить его в дом, напоить горячим чаем. И вскоре он стал частым гостем в их квартирке – в январские морозы по улицам не погуляешь. С Дусей в тридцать семь случилось то, что случается с девушками лет в восемнадцать – она влюбилась. Новое, неизведанное чувство захватило её полностью, заставляя забыть обо всём на свете.

Замуж она вышла рано, не познав влюблённости. Степан Игнатьевич заменил ей погибших родителей, и она испытывала к нему спокойное чувство благодарности, надёжной привязанности. А Федор закружил её в вихре эмоций. Он говорил ей такие красивые слова, от которых пьянела голова.

Так промелькнула зима, и в городе, как и в Дусиной душе, наступила весна. Душистым майским вечером Федор проводил её до подъезда, ему нужно было возвращаться в часть. У подъезда нежно поцеловал, прошептал ласковые слова на ушко. Дуся спрятала зардевшееся лицо в охапку сирени. Помахав ему вслед, она прошла в подъезд мимо лавочки, на которой сидел сгорбленный старик в грязной телогрейке и почему-то в зимней шапке. Поднимаясь по лестнице, услышала шаги за спиной, старик поднимался следом. Встревожившись, прибавила шаг, потом побежала. Старик нагнал её, когда она, путаясь в ключах, открыла дверь.

– Дусенька, не бойся, это же я, не признала?

Старик стянул шапку и Дуся, охнув, выронила ключи, сирень рассыпалась у её ног. Перед ней стоял Степан Игнатьевич. Сильно постаревший, совершенно седой, с ввалившимися щеками, почти беззубый, но это был он.

– Вот, вернулся, как обещал…, реабилитировали. Пустишь в дом?

Вечером, чистый, побритый, он сидел за накрытым столом на том самом месте, откуда наблюдал за обыском семь лет назад. Та же пижама болталась на худых сгорбленных плечах.

– Дусенька, девочка моя, я ни в чём тебя не виню, разве ты виновата в том, что с нами случилось? В том, что для тебя, молодой, красивой, жизнь не остановилась? Вот я пришёл домой, больше мне идти некуда. Но я не хочу быть тебе обузой. Хочешь уйти, держать не стану. Решай сама, как жить.

Степан Игнатьевич закашлялся, вытер со лба бисеринки пота, отодвинул стакан с недопитым чаем. Сердце Дуси сжалось от жалости при взгляде на эти худые руки, ей вспомнилось, какими сильными и надёжными они были.

– Стёпушка, куда ж я от тебя? Ты муж мой, хозяин в доме. Вернулся, и слава Богу! Будем жить, как прежде. А остальное всё пустое.

Но одно дело сказать это мужу, другое сказать любимому человеку: «Прощай!». Дуся не спала ночь, весь день ходила сама не своя, подбирая слова для объяснения. Ираида, укараулив Федора в окно, вышла ему навстречу в подъезд. Рассказала о возвращении мужа, о решении Дуси, попросила уйти. Но не тут-то было! Федор вскипел, он рвался в квартиру, требуя объяснения с женщиной, которую уже считал своей. Дуся, стоя в коридоре, поняла, что избежать тяжелого разговора не удастся, вышла на лестницу. Впервые увидела она Федора взбешённым. Он не выбирал выражений, оскорбляя её. Злые слова, хлестали, как пощёчины.

– Спасибо тебе, Федя. Ты сделал всё, чтобы я не жалела о расставании с тобой. Ты мне подарил крылья, ты же их и выдрал с корнем. Уходи и прощай.

Дверь за её спиной скрипнула, Степан Игнатьевич вышел на лестничную площадку и встал между гостем и женой. Взгляд его не обещал ничего хорошего. И хотя он весил раза в два меньше, чем мускулистый Федор, тот осёкся, развернулся и пошел вниз по лестнице. Сапоги прогрохотали по ступенькам, хлопнула дверь парадного, всё стихло. Все молча вернулись в квартиру, каждый постарался чем-то себя занять. Происшествие не обсуждали.

В начале лета Дуся встретила Федора на улице, под ручку с ним шла другая женщина, пряча счастливое лицо в букетике ромашек.