Гроздь винограда

— Я, блядь, буду контролировать ситуацию! — повысил голос Эдвард, не обращая внимания, как прохожие оглядывались на них. — Не позволю, чтобы этот мудак-Райдер распускал руки!

— Это был единичный случай, правда! Эти отметины…они с того раза.

— Лжёшь!

— Господи, Эдвард, поверь же мне! — воскликнула женщина и схватила парня за плечо, не позволяя вновь отвернуться от неё. — Симус хочет, чтобы ты получил высшее образование. Он хочет, чтобы ты был лучшим. Пожалуйста, не противься!

Парень прикрыл глаза и прикусил язык, едва ли сдерживаясь от надрывного крика. Энн же сменила тактику, ослабевая захват, и теперь нежно поглаживала сына по предплечью:

— Симус многое сделал для нас, ты же знаешь. После смерти…после смерти твоего отца, я осталась ни с чём. Что делать домработнице со стажем, погрязшей в долгах, м-м?

— Лечь под денежный мешок.

Материнское тепло покинуло руку, и Эдвард зажмурился. Сильно, до боли, до белых вспышек перед глазами.

«Чёрт. Чёрт. Чёрт»

Распахнул глаза и посмотрел на дорожку, по которой отдалялась женщина. Её платок норовил слететь, отчего она придерживала его дрожащими пальцами.

Её плечи тряслись, вытесняя из горла приглушённые хрипы. Не нужно вглядываться в лицо, чтобы распознать признаки неконтролируемых рыданий.

Эдвард сорвался с места и, добежав до матери, заключил её в крепкие объятия:

— Прости меня, мам, — зашептал на ухо и прижал её голову к своей ключице, только сейчас с удивлением отмечая, насколько он выше её ростом. Это нормально, что он выше собственной матери? Ведь только недавно он хватался за её юбку, привлекая внимания к игрушке в торговом центре.

— Прости, — повторил, поглаживая вялый пучок на её затылке, и закрыл глаза. — Я боюсь. Боюсь за тебя, понимаешь?

Он ничего не слышал, кроме её тихих рыданий, от того почувствовал в себе неимоверную потребность громко застонать.

— Ну же, мам, обними меня.

Энн попыталась отстраниться: упёрлась ладонями в грудь сына, но его реакция оказалась на высоте. Обхватил её плечи двумя руками и уткнулся лицом в чёртов платок.

— Не отпущу, пока ты не простишь.

— Эдвард…

Энн медленно выдохнула, и парень почувствовал, как плечи под его руками расслабились. То ли женщина смирилась, то ли сдалась, что было одно и то же.

— Я не обижаюсь на тебя. Только не на тебя, — проговорила мать, и на этот раз у неё получилось отстраниться. — Пожалуйста, Эдвард, не противься. Симус хочет, чтобы ты с отличием окончил Кембридж. Постарайся. И дисциплина… Пожалуйста, не создавай ему проблем и…мне.

Эдвард смотрел в изумрудные глаза матери и ощутил, как закапризничала вена на виске. Он не хотел подчиняться. Всё внутри него противилось. Противилось Кембриджу, установкам Райдера и надломленному голосу матери.

Опустил глаза на шёлковый платок и сквозь него разглядел жёлтые отметины.

«Единичный случай».

Где гарантии, что случайность не повторится? Не перерастёт в обыденность?

Энн, не моргая, смотрела на сына и искала в его лице эти самые гарантии.

Ей нужно спокойствие.

Её глаза молили дать это спокойствие:

Эдвард против воли приподнял уголки губ:

— Я постараюсь.

Изумрудные глаза прояснились, точно небо избавилось от серых облаков, и Энн взяла сына под руку:

— До поезда осталось полчаса. Пойдём потихоньку.

Они двинулись по направлению к вокзалу.

Эдвард смотрел себе под ноги и время от времени поднимал глаза на мать, проверяя её состояние. Слёзы высохли, на щеках сохранился румянец, а губы растягивались каждый раз, как она ловила на себе взгляд.

— Успел с кем-нибудь подружиться?

Парень неопределённо повёл плечом, и Энн задала вопрос иначе:

— Подружился с соседом по комнате?

— Я его не видел. Кажется, он свалил куда-то на выходные.

— Надеюсь, поладите, — выдохнула женщина и теснее прижалась к боку сына. — Пожалуйста, не закрывайся от новых знакомств.

— Вот по этому поводу тебе точно беспокоиться не стоит.

«Вот тут вы меня контролировать не в силах», — мысленно перефразировал парень и одарил родительницу тёплой улыбкой. По крайней мере, он постарался.

Поезд до Лондона отправился точно по расписанию.

Эдвард помахал матери на прощание, наблюдая, как её силуэт в окне вагона отдалялся всё дальше и дальше.

Стоило матери покинуть поле его зрения, как он почувствовал непосильную усталость. Почувствовал себя выжитым лимоном, в котором не осталось ни капли сока.

Дикая усталость, которая едва ли позволяла волочить ноги до вызванного чёрного кэба.

Спустя час в пробке, пребывая в полусонном состоянии, Эдвард ввалился в комнату и стянул с себя толстовку. В комнате стояла духота, и пришлось открыть окно, впуская в помещение свежий воздух.

Прошёл к умывальнику и обдал лицо прохладной водой, стараясь не смотреть в отражение зеркала. Не хотелось видеть подавленный взгляд и опущенные уголки губ, которые так напоминали ненавистного Арлекина.

Вытер махровым полотенцем лицо и, повесив его на шею, вернулся в комнату. Свежий воздух приятно холодил кожу, действуя ободряюще на молодого человека.

Опустился на кровать и взял в руки гитару, зажатую между подушкой и стенкой. Он умудрился заснуть с гитарой?