Гроздья гнева

– Кто же вас послал? Кто вам заплатил?

– Ничего нам не заплатили.

– И не заплатят. Драки не было, платить не за что. Так ведь?

Один из пленников пробормотал:

– Делайте, что хотите. Мы ничего не скажем.

Хастон опустил голову и тихо проговорил:

– Ладно. Не надо. Только вот что. Не лезьте вы с ножом на своих же людей. Мы стараемся все получше устроить, хотим и повеселиться и порядок поддерживаем. А мешать нам не надо. Вы подумайте над этим. Вы только сами себе вред приносите… Ну так, ребята. Выпроводите их задами. И бить не надо. Они сами не понимают, что делают.

Небольшой отряд медленно двинулся в глубь лагеря. Хастон провожал их глазами.

Джул сказал:

– А что, если всыпать им немножко?

– Не смей! – крикнул Уилли. – Я слово дал.

– Ну, самую малость, – молил Джул. – Ну хоть через изгородь их перебросим.

– Нет! – стоял на своем Уилли.

– Эй вы, – сказал он, – на этот раз отпустим вас с миром. А вы там передайте кому следует: если еще кто появится – целым не уйдет, все кости переломаем. Так и передайте. Хастон говорит, вы такие же люди, как мы, – может, и такие же. Только мне и думать об этом противно.

Они поравнялись с изгородью. Двое из охраны встали и подошли к ним.

– Провожаем гостей – рано собрались домой, – сказал Уилли. Те трое перелезли через изгородь и скрылись в темноте.

Конвоиры быстро зашагали назад, к танцевальной площадке. А навстречу им неслись завывания и визг оркестра, игравшего «Дэнни Такера».

Мужчины все еще разговаривали, сидя на корточках у конторы, и звуки музыки доносились и до них.

Отец сказал:

– Перемены должны быть. Не знаю только какие. Нам, может, и не дожить до того времени. А перемены будут. Народ стал какой-то беспокойный. Толком ни до чего не додумаешься, уж очень тревога одолела.

Человек в черной шляпе снова поднял голову, и его щетинистый подбородок попал в полосу света. Он подобрал с земли несколько камешков и расстрелял их один за другим, щелкая большим пальцем.

– Не знаю. Перемены должны быть, это верно. Мне один рассказывал, что было в Экроне, в Огайо. На каучуковых заводах. Рабочих там набрали из горцев, потому что они идут на любую оплату. А эти горцы возьми да и вступи в союз. Что тут поднялось! Лавочники, легионеры и весь этот сброд – военную муштру проходят, орут: «Красные!» Требуют, чтобы никакого союза в Экроне не было. Проповедники проповеди читают, газеты подняли вой, заводчики организуют отряды, запасаются бомбами со слезоточивым газом. Можно подумать, что эти горцы не люди, а какие-то дьяволы. – Он помолчал и поднял с земли еще несколько камешков. – Да… это все было в марте… и вот как-то в воскресенье собрались горцы – пять тысяч человек – и отправились за город, пострелять по мишеням. Так все пять тысяч и прошли через город, и все с ружьями. Постреляли – и назад. Только и всего. С тех пор как рукой сняло. Городские ополченцы сдали дубинки назад, лавочники сидят по лавкам, никого не избили, никого в смоле и в перьях не вываляли, все остались живы-здоровы. – Наступило долгое молчание, а потом человек в черной шляпе сказал: – Здесь они что-то уж очень разошлись. Лагерь подожгли и нашего брата постоянно бьют. Я все думаю… Ружья есть у всех. Может, и нам организовать клуб стрелков да собираться по воскресеньям?

Все посмотрели на него и снова опустили глаза в землю, и беспокойно зашевелились, перенося тяжесть тела с одной ноги на другую.

Глава двадцать пятая

Весна в Калифорнии прекрасна. Долины, где зацветают фруктовые деревья, – словно душистые бело-розовые волны на морской отмели. Первые виноградные почки на старых узловатых лозах каскадом спадают по стволам. Широкие зеленые холмы становятся округлыми и нежными, как женские груди, а в низинах, на огородных участках, миля за милей тянутся грядки – бледно-зеленый салат, и кудрявая цветная капуста, и серо-зеленые уродцы артишоки.

А потом на фруктовых деревьях распускаются листья, и лепестки опадают на землю и устилают ее розово-белым ковром. Сердцевина цветка набухает, растет, розовеет: вишни и яблоки, персики и груши, инжир, замыкающий цветок в своем плоде. Пульс Калифорнии бьется учащенно, а фрукты тяжелеют, и ветви мало-помалу сгибаются, не выдерживая этого груза, и под каждую из них надо ставить подпорки.