Грозная Русь против «смердяковщины»

При этом для обвинения английского подданного в государственной измене было достаточно свидетельских показаний одного лица (с 1552 года – двух лиц), по поступлении которых подданного доставляли для «конфиденциального допроса» в Тайный совет, а затем выводили на открытый процесс. С момента ареста подсудимые переходили в категорию пораженных в правах. Им не полагалось ни адвоката, ни свидетелей защиты, в их отношении действовала презумпция вины. Кроме того, в отношении свидетелей обвинения не учитывалась возможность лжесвидетельства, поскольку «невозможно представить, чтобы Господь попустил предъявление таких обвинений без веских оснований, независимо от наличия бумаг, дополнительных улик или иных весомых доказательств». Правда, суду Актом предписывалось выносить приговор «основываясь на совести и справедливости», однако перед началом процесса специальный королевский чиновник, согласно тому же Акту, обязан был предупредить участников насчет того, что «вредоносное милосердие или непочтение к труду Тайного совета могут быть расценены королем как предполагаемая измена». Единственным же правом приговоренного признавалось право на последнее слово, однако и этого права он мог быть лишен – заранее (если возникали опасения в том, что народ ему симпатизирует) или уже на эшафоте (если позволял себе не каяться, а оправдывать себя).

Вот, собственно, и все.

Остается разве что привести примеры конкретных дел и забавные подробности приведения приговоров в исполнение, но, по зрелом размышлении, избегну соблазна. Хотя он и велик. Достаточно сказать, что именно так обстояли дела задолго до Ивана Грозного, и в его дни, и много после смерти «московского тирана».

Позже, правда, когда обвинения в «предательстве», со всеми из них вытекающими последствиями, стали естественной формой политической борьбы, в итоге вусмерть перепугав все группировки элиты, кое-что смягчилось. Обвиняемые в Нigh treason получили право на адвоката, свидетелей защиты и копию обвинительного акта, а для преступлений, прямо не угрожавших жизни монарха, устанавливался трехлетний срок давности. Но это случилось аж в 1695-м, а оправдание или смягчение судьями приговора перестало официально рассматриваться как формальный признак «предполагаемой большой (государственной) измены» еще спустя 27 лет, за полтора десятилетия до того, как лондонцы насладились последним прилюдным потрошением и в Европе начался разгул гуманизма, впоследствии названного Веком Просвещения.

Глава XVIII. Именем гуманизма

Глубокой ночью 3 сентября 1758 года – Ивана давно уже на свете не было, а нравы в Европе повсеместно смягчались – на дороге Табернуш, ведущей в палаточный город Ажуда, Жозе I, король Португалии, самой западной из всех европейских стран, возвращавшийся в карете без отличительных знаков в лоно семьи после пылкого свидания с фавориткой, был атакован несколькими всадниками, открывшими по экипажу огонь из мушкетов. По счастью, Фортуна оказалась на месте. Шесть пуль пробили обшивку кареты, изрешетили обивку, кучер получил тяжелое ранение, но все-таки смог удержать коней, пустить их вскачь и оторваться от засады, занявшейся упавшим с запяток лакеем, вскоре добравшись до дома придворного медика. При осмотре выяснилось, что его величество хоть и ранен, но не серьезно, и после перевязки Жозе вернулся в свой шатер. На следующее утро по городу поползли слухи о покушении, однако никто толком ничего не знал, так как король не выходил из своей комнаты. Лишь в полдень было объявлено, что обожаемый монарх упал с коня, плохо себя чувствует и нуждается в курсе лечения, так что его обязанности какое-то время будет исполнять вдовствующая королева, а тем временем расследование дела о покушении взял под личный контроль премьер-министр дон Себастьян Жозе ди Карвалью Мелу. И вот тут, дорогие друзья, давайте вернемся к истокам…

Прораб перестройки

Человек он, скажем сразу, был неординарный. Можно сказать, блестящий. Выходец из самой что ни на есть дворянской мелочи, невероятно талантливый, беспредельно энергичный и столь же честолюбивый. Карьера при дворе, куда он поступил рядовым королевской гвардии, правда, поначалу не задалась: юный наглец посмел соблазнить одну из первых красавиц королевства, дочь одного из самых знатных вельмож Португалии графа де Аркуш, похитил ее и обвенчался без согласия родителей, справедливо рассудив, что, если спросить, оно дано, безусловно, не будет. Чего там было больше, страсти или расчета, уже не понять, но если расчет был, то не оправдался. Семья де Аркуш зятя-самовольщика отвергла, в приданом и протекции отказала, от блудной дочери почти что отреклась, так что молодым пришлось уехать в бедное имение, где юная дама вскоре и скончалась от тоски и непривычных, почти нищенских по ее меркам условий жизни.