Грозная Русь против «смердяковщины»

Это привело к лавине парламентских запросов. И лорды, и общины просили прояснить законодательство, а поскольку в разгаре была Столетняя война и от парламента зависело, будут ли одобрены чрезвычайные налоги, Эдуард III в 1351-м разработал наконец «Акт об измене», который и был радостно утвержден. С этого момента королевский беспредел был демократически ограничен, и королевская власть перестала быть выше Закона, будучи вынуждена ему подчиняться.

Все наконец-то стало предельно ясно и даже транспарентно.

Прежде всего четко растолковывалось, что «измена вообще» суть «нарушение лояльности». То есть преступление «высшего ранга», совершенное нижестоящим против того, кому он обязан непосредственно подчиняться. На основе чего выделялись две категории «измен».

Petty treason («малая измена») подразумевала «убийства снизу-вверх»: хозяина слугой, лорда вассалом, мужа женой, а иерарха – простым клириком. Мужчины, виновные в малой измене, приговаривались к волочению (позор) и повешению (наказание), а женщины – к сожжению на костре. То есть приравнивались к ведьмам, но без позора, как существа a priori sine honor (изначально лишенные чести) по гендерному признаку. При этом суд мог проявить милосердие, не окружая виселицу стражей, чтобы желающие из толпы (если таковые находились) могли, ухватив казнимого за ноги, тянуть его вниз, тем самым сокращая мучения, а мог такого милосердия не проявлять.

Нigh treason («государственная измена») подразумевала куда большее, отнюдь не ограничиваясь четким указанием на «убийство». Здесь речь шла о «нарушении лояльности» («посягательстве на суверенитет») в широком смысле. Согласно Акту, подданный английской короны объявлялся государственным изменником, если он:

а) «замышлял, обсуждал, описывал или воображал, хотя бы и в шутку», убийство короля, его жены или наследника;

б) «осквернял, хотя бы словесно, мыслью или взглядом» жену короля, его незамужнюю дочь или жену наследника;

в) «начинал войну против короля в его королевстве; переходил на сторону врагов короля в его королевстве, предоставляя им помощь и приют в пределах и за пределами королевства, хотя бы и не зная об их преступлении»;

г) подделывал оттиски Большой или Малой государственных печатей или монеты королевской чеканки, либо умышленно ввозил в королевство фальшивые деньги, «не имея достаточных доказательств точного незнания, что они фальшивы»;

д) убивал лорда-канцлера, лорда-казначея или любого из королевских судей при исполнении ими государственных обязанностей, «хотя бы даже поводом к убийству стали личные или законные обиды».

Этим круг «явных государственных измен» – многие из которых, кстати, Ивану и в жутком сне не приснились бы – ограничивался. Однако за королем оставлялось право «по своей воле изменять круг деяний, квалифицированных Актом, при желании объясняя судьям мотивы своего решения». А не при желании и ничего не объяснять. Впрочем, чтобы монарх не выглядел некрасиво, несколько позже к Акту была присовокуплена оговорка о «предполагаемой измене», позволявшая судьям расширять квалификацию преступлений по своему усмотрению, без специального вмешательства монарха в «процедуру законного судопроизводства».

Что касается сугубо юридических аспектов, «государственная измена» объявлялась тягчайшим из всех «возможных и мыслимых преступлений». Посягательство на королевскую власть (а трактовать таковое можно было предельно широко, вплоть до заказа портному одежды «королевских цветов» или «причинения огорчения») приравнивалось к непосредственному покушению на жизнь и прерогативы монарха, прямо угрожавшему «статусу суверена и высочайшему праву царствования». И соответственно, поскольку такая угроза подвергала опасности устои самого государства, возглавляемого монархом, «абсолютно необходимым и единственно справедливым возмездием» за указанное преступление провозглашалась высшая мера наказания – мучительная казнь, в рамках которой «телесная мука» рассматривалась в качестве самоцели. Типа, чтобы знал, каково умирать. Конкретно же, после все того же волочения, мужчин-изменников не вешали, как за «малую измену», но «душили не до смерти, нежно вскрывали, потрошили, сжигая на их глазах их же внутренности, и четвертовали», а женщин волокли и коптили на медленном огне или (если судьи проявляли милосердие) сжигали на обычном.