Грозный год - 1919-й. Огни в бухте

Она взяла поднос с обедом и встала у двери палаты. Это - на всякий случай, оправдание хорошее: не решается войти к больному, у больного посетитель, они о чем-то разговаривают и спорят. Так она подслушала весь разговор Буйнакского с Лещинским.

Когда Кауфман увидела в окно Кирова, она ушла в дежурную комнату сестер, дождалась, когда он пройдет в палату, снова взяла поднос и встала у двери. Сомнений больше не могло быть: Лещинский - подпольный работник, вместе с Буйнакским он собирается в Дагестан.

В седьмом часу вечера Кауфман пришла домой. Ее ждала записка от мадам Сильвии. Кауфман приглашали на лото. Она обрадовалась и тут же стала переодеваться.

Муж, придя с работы, готовил в кухне обед. Две дочери - одна одиннадцати, другая тринадцати лет - мыли посуду.

- Может быть, сегодня побудешь дома? - спросил муж.

- Нет, мне надо идти по срочному делу, - ответила Кауфман.

- Интересно, когда у тебя закончатся эти «срочные дела»?..

- Опять недовольны! - возмутилась Кауфман. - И чем вы недовольны? Другие мечтают о куске хлеба - у вас есть даже икра! - Она с презрением посмотрела на мужа. - Что вам еще надо, что?

- Внимание к дому, к детям, - сдерживая гнев, сказал муж.

- Этого у меня не было, нет и не будет! - закричала она. - Вы понимаете - нет, нет, нет! - Она разрыдалась.

Девочки переглянулись и с сожалением посмотрели на мать. Она для них была словно чужая.

- И зачем люди женятся? Обзаводятся семьей? - сквозь всхлипывания говорила Кауфман. - Прислуживай мужу и детям, вечно заботься, стирай, стряпай для них… Тоска! А если я рождена не для этого, а для других дел? Более высоких и значительных?..

- Не надо было выходить замуж! - уже спокойно сказал муж.

- Ну, сделала глупость, так вы что, всю жизнь за это меня будете казнить?

- Нет. Мы уйдем от тебя. Казни себя сама. - Он кивнул дочерям, и они вышли из кухни…

Через некоторое время, забыв о семейной ссоре, в самом хорошем расположении духа Кауфман шла по Московской. У губкома навстречу ей попался помощник коменданта гарнизона Иван Бондарев, известный в Астрахани как человек особого «ндрава». Он шел из ревкома. Бондарев отличался тем, что никогда не здоровался первым. Увидев помощника коменданта гарнизона, Кауфман весело приветствовала его.

- Добрый вечер, - хмуро ответил Бондарев.

- Что невесел? Что могло случиться с начальником? - с наигранной тревогой в голосе спросила Кауфман и взяла Бондарева под руку. - Проводи до угла.

Они были друзьями. Кауфман всегда называла его «начальником», а это льстило его самолюбию.

- Начальником!.. Этого начальника ни во что не ставят, отменяют его законные действия и поступки. Вот сейчас, например, иду на свидание с проклятыми артистами театра. Надо вернуть им занавес и всякую там бутафорию. Муторно на душе, Кауфман, так бы и запил с горя.

Кауфман ничего не поняла из слов Бондарева, и ему пришлось коротко рассказать всю неприятную историю с театром.

- Я и не знала, что с тобой такое несчастье! - с той же наигранной тревогой в голосе сказала сестра. - Боюсь, что это цветочки, ягодки будут впереди.

- Я тоже так соображаю, - сказал Бондарев. - Но меня не проведешь. Бондарев - истинный пролетарий, потомственный бондарь. Вот, потрогай мозоли!.. Отец мой был бондарем, дед и прадед тоже. Мы бондарева рода, Кауфман!

- Чего уж там говорить! Тебя знает вся Астрахань, ты - признанный вождь форпостинского пролетариата! А вот, поди, не признает тебя ревком!..

- Не признает… Но ничего, - с угрозой проговорил Бондарев, - признает! Бондарев еще покажет себя. Он еще наведет в Астрахани порядок. - Он стиснул руку Кауфман и ушел, скрипя сапогами.

Зная характер Бондарева, Кауфман с удовольствием представила себе, какая пойдет смута по Астрахани против ревкомовской власти.

Еще недавно Бондарев жил на Форпосте, среди бондарей, рыбаков, таскалей и извозчиков. Имел небольшую мастерскую при доме, где работала вся его многочисленная семья, племянники-сироты, два слепых старца. Бондарев выгодно сплавлял товар подрядчикам. Но выбиться «в люди» ему так и не удавалось: работа бондаря грошовая, весь Форпост был в бондарных мастерских, конкурировавших друг с другом. Тогда он забросил бондарное дело, взвалил всю работу в мастерской на жену и долго пропадал где-то в верховьях Волги. Войну просидел в тыловых частях. После Октябрьской революции вернулся в Астрахань с отрядом анархистов и некоторое время «наводил анархию в городе». Потом анархисты уехали «подкормиться» на Кавказ, и Бондарев долго не знал, чем заняться, к кому примкнуть, пока дальновидные форпостинские дельцы не надоумили его войти в доверие к большевикам. Вскоре как раз представился подходящий случай: январский мятеж 1918 года. В боях с белогвардейцами Бондарев отличился и с этого времени при помощи дружков из Форпоста пошел в гору, стал по каждому поводу произносить громовые речи.