Грозовое лето

Оренбургскому губкому партии:

«…По имеющимся сведениям, Коростелев и Шамигулов противодействуют осуществлению Соглашения и проводят свою личную политику вопреки политике ЦК партии. ЦК напоминает о решении VIII съезда партии о безусловном подчинении членов партии постановлениям Центра и предупреждает, что маленькие отклонения от практической линии ЦК могут кончиться исключением виновных из партии. № 122.

От Цека Сталин».

«Владимир Ильич хочет политически закрепить военные победы Красной Армии автономией Башкирии, — думал Трофимов, не раз и не два перечитывая телеграммы. — А что же происходит в Оренбургском губкоме? В марте этого года губком выступил против башкирской автономии. Видимо, сейчас они для виду согласились с решением Восьмого съезда, а на деле тормозят это неотложное и важнейшее мероприятие? Слепцы!.. Слепцы или тайные враги? Но главное, что Реввоенсовет Восточного фронта стоит на ленинских позициях в национальном вопросе».

26

В деревне Сави остановился выведенный из боя на отдых и пополнение Отдельный башкирский батальон. Командир батальона Загит Хакимов, отпустивший округлую рыжеватую бороду, усталый, в истрепанной форме и сбитых сапогах, встретил Трофимова не официально и с радостью, — теперь к комиссару дивизии всюду относились сердечно, уважительно.

— Да вы, вижу, и в бане не успели попариться? — без предисловия сказал Трофимов.

— Только что из боя, товарищ комиссар! Надо проследить, чтобы раненых увезли в госпиталь, чтобы красноармейцев накормили… Комбат последним моется в бане и садится к обеденной скатерке!

— Но зато первым поднимается в атаку! — весело подхватил Трофимов. Приятно было ему встретить такого отзывчивого командира. «За ним джигиты пойдут в огонь и воду!.. И дисциплина в батальоне, наверно, высокая, но не грубая…» — И все же, товарищ комбат, пора и вам отдохнуть — ведь дня через три-четыре опять в бой. А сейчас я хочу потолковать с вами…

«О Кулсубае? — смекнул Загит. — Начнет агай меня же бранить за то, что не смог, дескать, обломать этого медведя Кулсубая!..» Он расстегнул ворот гимнастерки, быстро почесал ногтем веснушчатый нос, поморщился от досады.

Однако Загит ошибся, комиссар спокойно курил, стоя у окна в лучах закатного золотистого, но не жаркого солнца.

— Комбат, сильна Красная Армия, беззаветно храбры ее воины, но и враг еще обладает огромными силами, — сказал Трофимов задумчиво, словно размышляя вслух. — У Колчака четырехсоттысячная армия, на юге — полчища Деникина, на западе, — польские паны… В этих трудных условиях нам нужно не только соблюдать правильную политическую линию в том же вопросе об автономии Башкирии, но и всемерно умножать военные силы… Завтра я уезжаю в Саранск, где сейчас находится Башревком. Ну, со мною поедут еще товарищи из Реввоенсовета армии и фронта, — накопилось много нерешенных дел и о формировании башкирских частей и государственных. А тебе, комбат, — он называл Загита то на «вы», то на «ты», но комбат и не замечал этого, — я даю партийное поручение… Необычайное поручение, рискованное, но неотложное! Тебе придется поехать к Кулсубаю.

— Разве он опять перешел на нашу сторону? — круто наклонился к сидевшему у стола комиссару Загит.

— Нет, пока не перешел, — невозмутимо продолжал Трофимов. — Ты, ты и должен уговорить его вернуться в Красную Армию!

— Вы шутите, Николай Константинович! — вырвалось у Загита.

— Да нет, и не собираюсь шутить…

— Я не справлюсь с таким поручением!

— Справишься! Не торгуйся, браток! Ты знаешь характер Кулсубая, сильные и слабые стороны его нрава. Теперь ты стал политически опытнее. Значит, наверняка найдешь ключик к его душе. Торопись! Война не разрешает нам прохлаждаться.

После минутного молчания Загит спросил деловым тоном:

— Кому оставить батальон?

— Заместителю. Никто не должен знать о твоей поездке. Скажешь, что вызвали на совещание в штаб армии. С собою возьмешь самых верных ординарцев. Ну, браток, с богом…

И комиссар по-братски обнял Загита.

После отъезда Трофимова Загит вызвал в штаб батальона всех командиров, сказал, что уезжает на два-три дня, отдал необходимые распоряжения. И поздним вечером с двумя ординарцами уехал.

«Унизительно кланяться Кулсубаю, этому обнаглевшему головорезу!.. Но если партия велела, буду кланяться. Превыше всего интересы революции. Кроме того, нельзя забыть, что дутовцы убили жену и сына Кулсубая. Разве он простит им такое злодеяние?..»

Загит то дремал в седле, то напряженно раздумывал, как же утихомирить строптивого Кулсубая, то любовался дивной красою родной башкирской земли и мечтательно улыбался.