Грозовое лето

«И этого озверевшего разбойника я буду уговаривать вернуться в Красную Армию? Позорно, унизительно… А уклониться от выполнения партийного поручения тоже нельзя».

— Не сомневаюсь, что ты, агай, можешь меня расстрелять в любую минуту.

— Что же, ты приехал сюда за собственной смертью?

— Нет, для того приехал, чтобы побеседовать с тобою с глазу на глаз, — невозмутимо и многозначительно сказал Загит.

— У меня нет секретов от подчиненных!

— Значит, потом им и расскажешь, а беседовать с тобою, агай, я буду наедине.

Любопытство принудило Кулсубая подчиниться своему же пленнику. Нетерпеливым мановением руки он выгнал из горницы начальника дозора и дежурных.

— Говори!..

— Агай, дни Колчака сочтены. — Без приглашения Загит опустился на ковер, вытянул ноги.

— Ха, тоже мне секрет!

— Но пора бы тебе об этом подумать, агай.

— Это тебя не касается! — отрезал Кулсубай.

— Это всех касается, ибо завтра вся Башкирия и весь Урал станут советскими! Об этом в разговоре с твоим земляком определенно сказал товарищ Ленин.

— Это с тобою, земляк, Ленин чай пил в Москве? — издевательски расхохотался Кулсубай.

— Нет, не со мною, а с твоим другом Михаилом, — нарочно буднично сказал Загит. — Помнишь Михаила с Юргаштинского прииска?

Кулсубай с недоверием пожал плечами.

— Ну, помню, — признался он. — А где ты видел Михаила?

— Михаил теперь носит свои подлинные имя, отчество и фамилию, прятаться ему от царских жандармов не надо, значит, и подпольная кличка не требуется. И бывший Михаил, а нынешний Николай Константинович Трофимов сейчас комиссар нашей Пензенской дивизии. Он был на Восьмом съезде партии, слушал речь Ленина… Нельзя отдавать белым смелых башкирских джигитов — таков наказ Ленина. Михаил — Трофимов эти слова слышал собственными ушами. А кто у нас первый башкирский джигит? Кулсубай-агай!..

Сам того не желая, Кулсубай широко, самодовольно улыбнулся.

— Э, вот ведь как!.. Я тебе не раз говорил, что придет время — поймут Кулсубая!..

«Никогда ты мне этого не говорил! А понять твой характер, самодур ты бешеный, немудрено…»

— Оценят, оценят Кулсубая!.. Поймут и в Москве, и в Оренбурге, что Кулсубай бескорыстный борец за счастье башкирского народа!.. Да ты пей чай, земляк! — Собственноручно он налил из остывшего медного чайника густого взвара сушеных ягод малины и рябины в чашку, поднес Загиту.

— Башкортостану дана советской властью и Лениным автономия, — продолжал Загит. — Наказаны красные командиры, обижавшие башкирских всадников. Теперь между русскими и башкирскими, а также татарскими красноармейцами установились добрые отношения. А вот в Стерлитамаке формировали башкирский кавалерийский полк, и мобилизация не потребовалась, добровольно явились джигиты на своих лошадях.

Сперва Кулсубай слушал заинтересованно, но через минуту на лице его резко обозначилось всегдашнее недоверие к людям.

— Если я вернусь в Красную Армию, не потащат меня в трибунал за мои…

«…Преступления!» — мысленно подсказал Загит.

— …за мои увлечения?

— Если открыто покаешься в содеянном и дашь присягу честно воевать за народ, то никто и пальцем тебя не тронет! Реввоенсовет армии издаст особый приказ.

— За какой народ воевать честно? За башкирский? — Ноздри Кулсубая дрогнули.

— За советский народ! А советский — это и башкирский, и татарский, и чувашский!.. Советский — это единое! — Загит очертил рукою широкий круг перед Кулсубаем. — Это всеобщее!..

— Земляк, ты меня не заманиваешь ли, чтобы поймать на крючок?

— На крючок тебя, земляк, уже подцепили колчаковцы! — ехидно заметил гость. — Банды этого кровопийцы Колчака сжигают башкирские аулы… Отшатнись от них, пока не поздно, Кулсубай-агай! Поедем вместе к красным богатырям!

Кулсубай тяжело вздохнул.

— Не торопи меня, земляк! Надо посоветоваться с джигитами.

— А они будут ждать твоего окончательного слова — привыкли повиноваться.

— И все-таки не торопи! Я должен подумать. Так что хватит об этом толковать. Объявлю тебе решение, а ты меня не подталкивай!.. — И Кулсубай оживленно спросил, чтобы показать, что повернул разговор в другую сторону: — Из Сакмая получаешь вести?

— Нет.

— Весною я был там с джигитами. Бибисару отвезли туда, оставили у Фатхии-абей на излечение. Подлец Сафуан ее тогда подстрелил, правда, случайно, — целился в тебя…

У Загита лицо покрылось жарким румянцем, с усилием перевел дыхание, осведомился подчеркнуто безразлично:

— Тяжелая рана?

— Поправляется! Все о тебе вспоминает. Полюбила она тебя, земляк.

— А Хажисултан-бай?

— Да что ей Хажисултан-бай! Ушла бесповоротно из его дома. Вольная птица!.. Тебя любит, одного тебя!

О Бибисаре Загит не мог бы спокойно говорить даже с верным другом, тем более не собирался откровенничать с Кулсубаем и потому деловым тоном спросил:

— Где Гайзулла?

— У красных! Ушел с обозом. В ауле, земляк, остались старики, старухи и женщины с детьми. Все джигиты у красных! Даже Нигматулла и младший сын Хажисултана Шаяхмет в вашем лагере. Радуйся, земляк!..

— И тебе, агай, пора идти по их следу, — посоветовал Загит.