Грозовое лето

Летняя ночь коротка. Не успели солнечные лучи раствориться в густой черно-синей высоте неба, как уже начал белеть восток, наливаться багрянцем заря. Звезды поблекли, затуманились и, казалось, поредели. Когда резко обозначились на горизонте очертания высоких скалистых гор, проснулись и ликующе защебетали птицы, и чем светлее становилось на земле, тем торжественнее звучало их утреннее песнопение.

Загит был трепетно влюблен в башкирские степи, леса, горы и мог без устали восхищаться их задушевной прелестью. Сейчас, очарованный свежестью раннего утра, он забыл свои тревоги, заботы, огорчения… Джигиты молча ехали позади комбата.

Из разведывательных материалов дивизии и армии Загит знал, где примерно расположен лагерь всадников Кулсубая. Когда подъехали к Белой, величественно, плавно текущей среди пологих холмов, слепяще отражавшей уже высоко поднявшееся солнце, он приказал свернуть вправо. Тропинка бежала вдоль берега, ныряла в заросли кустарника. В белесой, раскаленной солнцем синеве неба — ни облачка. И тихо, очень тихо, лишь птицы разноголосо славят благословенное лето да монотонно стучат копыта коней.

Всадники пересекли мелкий, лениво лепечущий в камышах и ивняке ручей. Дорожка втянулась в березовую рощу, то тенистую, то залитую сиянием солнца. Вдруг ординарец Мурад, лихой паренек, резко вскинул голову — едва фуражка не слетела, — чутко прислушался.

— Агай, нас окружают всадники! Так сучья и трещат под подковами!

«Неужели угодили в засаду дутовцев?..»

Загит велел снять из-за спины винтовки, затаиться в чаще орешника и приготовиться к стрельбе.

За деревьями прогремел могучий голос:

— Окружайте их, окружайте, чтоб не ускакали!

«Э, он командует по-башкирски…» И Загит, приободрившись, закричал изо всей силы тоже по-башкирски:

— Не стреляйте! Свои, мы же свои!

Из-за деревьев выскочили на взмыленных, сипло дышащих лошадях конники, сноровисто, как на учениях, охватили Загита и его ординарцев кольцом. Их командир, здоровенный, толстый, с щетинистыми усами, подняв остро сверкающую саблю, грубо спросил, подскакав к Загиту:

— Ты кто, красный или белый?

Хитрить, тянуть время было невозможно, и Загит сказал с простодушной наивностью:

— Мы красные, а вот вы-то кто?

— Не видишь разве?

— Вижу, но не понимаю, — еще беспечнее сказал Загит. — На вас бешметы, камзолы, рубахи, а погоны солдатские, колчаковские!

— Не твое дело! — вспылил всадник, тесня лошадь Загита своим сильным, глянцевито блестящим от пота конем, но все же саблю опустил. — Ты здесь свои порядки не заводи, а скажи: чего тебе здесь надо?

Загит обескуражил его откровенностью:

— Ищу Кулсубая-агая.

— Зачем тебе нужен Кулсубай-агай? — Джигит растерялся.

— Он мой земляк!

— Земляк! А ты не врешь?

— Зачем же мне врать? Спроси у него самого. Мы вместе работали на Юргаштинском прииске.

— Айда с нами, — сказал подъехавший круглолицый башкир в бешмете с засученными по локоть рукавами. — В штабе разберутся.

— Конечно, в штабе разберутся, — хладнокровно согласился Загит и велел ординарцам забросить за спины винтовки.

Их окружили всадники и, для острастки покрикивая, пронзительно пересвистываясь, повлекли за собою — сперва по торной дорожке, потом по ухабистой, с не просохшими после дождя колеями дороге. Неожиданно роща распахнулась, будто березки разбежались, показался поселок.

Конвойные и пленники крупной рысью подъехали к низкому неприглядному дому, стоявшему на окраине, неподалеку от оврага. Боевой опыт безошибочно подсказал Загиту, что в этом доме живет Кулсубай, — оврагом в час опасности можно скрытно добраться до леса…

На дворе и около дома стояли верховые и оседланные и расседланные лошади, обозные телеги с прикрытым домоткаными пологами грузом, а у крыльца топтались часовые.

Загита втолкнули в дом, а его ординарцев оставили на дворе, но и на этот раз не разоружили.

Кулсубай чаевничал. Увидев вошедшего в горницу Загита, он и глазом не моргнул, громко, со всхлипом, выхлебал чай с блюдца, вытер полотенцем мокрые от пота лоб, шею, поднялся с ковра. Одет атаман был в английский офицерский китель с подполковничьими погонами, японские солдатские брюки; хромовые, шитые по заказу сапоги были со шпорами. Он сдвинул на затылок казачью фуражку, передвинул на бедро саблю, не торопясь разгладил тыльной частью кулака пышные, свисавшие по краям рта подусники и, царапнув лицо Загита колючим взглядом, спросил начальника дозора:

— Где вы его подцепили?

— В роще у Аю-Таша, командир-эфенде. Ехал сюда верхом с двумя вестовыми.

— По какому делу?

— Это нам не известно, господин командир!

— Зачем же сюда волокли? Не могли, что ли, в лесу прикончить? — все еще не обращая внимания на гостя, спросил со щеголеватой небрежностью Кулсубай.

— Говорит, что ваш земляк, командир-эфенде, — растерялся взявший комбата в плен начальник дозора.

— Мало ли что он выдумает!..

Теперь Загит не стерпел:

— Кулсубай-агай, этот джигит отлично выполнил свои обязанности. Я сам тебе все объясню.

— А я и разговаривать с тобой не хочу!.. Давно уже распознал тебя со всеми потрохами! Вот прикажу сейчас расстрелять без суда и следствия.