Грозовой перевал

Линтон, как видно, запамятовал и не понял, о чем это она; и ему явно стоило больших усилий поддерживать разговор. Было слишком очевидно, что, какого бы предмета она ни коснулась, ни один его не занимал и что он не способен принять участие в ее затее; и Кэти не сумела скрыть своего разочарования. Какая-то неуловимая перемена произошла в его поведении и во всем его существе. Раздражительность, которую лаской можно было превратить в нежность, уступила место равнодушной апатии; меньше стало от своенравия балованного ребенка, который нарочно дуется и капризничает, чтоб его ласкали, больше проявлялась брюзгливость ушедшего в себя тяжелобольного хроника, который отвергает утешение и склонен усматривать в благодушном веселье других оскорбление для себя. Кэтрин видела не хуже меня, что сидеть с нами для него не радость, а чуть ли не наказание; и она не постеснялась спросить, не хочет ли он, чтобы мы сейчас же ушли. Это предложение неожиданно пробудило Линтона от его летаргии и вызвало в нем странное оживление. Боязливо оглядываясь на Грозовой Перевал, он стал просить, чтоб она посидела еще хоть полчаса.

– Но я думаю, – сказала Кэти, – тебе лучше полежать дома, в покое, чем сидеть здесь; и я вижу, сегодня я не могу позабавить тебя ни своими рассказами, ни песнями, ни болтовней. Ты за эти полгода стал умней меня; мои утехи тебе не очень по вкусу. Будь это иначе – если б я могла тебя развлечь, – я охотно с тобой посидела бы.

– Посиди, тебе же и самой нужно отдохнуть, – возразил он. – И ты не думай, Кэтрин, и не говори, что я очень болен: на меня действует погода – я вялый от зноя; и я гулял до вашего прихода – а для меня это слишком много. Скажи дяде, что мое здоровье сейчас довольно прилично, – скажешь?

– Я скажу ему, что так ты сам говоришь, Линтон. Я не могу объявить, что ты здоров, – сказала моя молодая госпожа, удивляясь, почему он так настойчиво утверждает явную неправду.

– Приходи опять в следующий четверг, – продолжал он, избегая ее пытливого взгляда. – А ему передай благодарность за то, что он позволил тебе прийти, – горячую благодарность, Кэтрин. И… и если ты все-таки встретишь моего отца и он спросит тебя обо мне, не дай ему заподозрить, что я был глуп и до крайности молчалив. Не смотри такой печальной и подавленной – он обозлится.

– А мне все равно, пусть злится, – воскликнула Кэти, подумав, что злоба Хитклифа должна пасть на нее.

– Но мне не все равно, – сказал ее двоюродный брат и весь передернулся. – Не распаляй его против меня, Кэтрин, он очень жесток.

– Он с вами суров, мистер Хитклиф? – спросила я. – Он наскучил снисходительностью и от затаенной ненависти перешел к открытой?

Линтон посмотрел на меня, но не ответил; и, посидев подле него еще минут десять, в течение которых голова его сонливо клонилась на грудь и он не проронил ни слова, а только вздыхал от усталости и боли. Кэти, чтоб утешиться, принялась собирать чернику и делилась ею со мной. Линтону она не предлагала ягод, так как видела, что всякое внимание с ее стороны будет для него утомительно и докучно.

– Уже прошло полчаса, Эллен? – шепнула она наконец мне на ухо. – Не знаю, к чему нам еще сидеть: он заснул, а папа ждет нас домой.

– Нет, нельзя оставить его спящим, – ответила я, – подождите, пока он не проснется, наберитесь терпения! Как вы рвались на прогулку! Что же ваше желание видеть несчастного Линтона так быстро улетучилось?

– Но он-то почему так хотел видеть меня? – спросила Кэтрин. – Прежде, даже при самых скверных капризах, он мне нравился больше, чем сейчас в этом странном состоянии духа. Право, точно это свидание для него – тяжелая обязанность, которую он исполняет по принуждению: из страха, как бы отец не стал его бранить. Но я не собираюсь приходить ради того, чтоб доставлять удовольствие мистеру Хитклифу, для каких бы целей ни подвергал он Линтона этому наказанию. И хотя я рада, что его здоровье лучше, мне жаль, что он стал куда менее приятным и любит меня куда меньше.

– Так вы думаете, что его здоровье лучше? – сказала я.

– Да, – ответила она, – он, знаешь, всегда так носился со своими страданиями. Неверно, что он чувствует себя «довольно прилично», как он просит передать папе, но ему лучше – похоже, что так.

– В этом я с вами не соглашусь, мисс Кэти, – заметила я. – Мне кажется, ему много хуже.

Тут Линтон пробудился от дремоты в диком ужасе и спросил, не окликнул ли его кто-нибудь по имени.

– Нет, – сказала Кэтрин, – тебе, верно, приснилось. Не понимаю, как ты умудряешься спать на воздухе – да еще утром.

– Мне послышался голос отца, – прошептал он, оглядывая хмурившуюся над нами гору. – Ты уверена, что никто не говорил?

– Вполне уверена, – ответила его двоюродная сестра. – Только мы с Эллен спорили о твоем здоровье. Ты в самом деле крепче, Линтон, чем был зимой, когда мы расстались? Если это и так, твое чувство ко мне – я знаю – ничуть не окрепло. Скажи – тебе лучше?