Грозовой перевал

Это было для юноши большим успехом. Миссис его поблагодарила; но и тем он был доволен, что она приняла его помощь, и он отважился стать позади нее, когда она их просматривала, и даже наклонялся и указывал, что поражало его фантазию на иных старинных картинках в книгах. И его не отпугнула ее кичливая манера выдергивать страницу из-под его пальца: он только отступил на шаг и принимался глядеть не в книгу, а на нее. А она все читала или подыскивала, чего бы еще почитать. Но понемногу его вниманием завладели завитки ее густых шелковистых волос: он не мог видеть ее лица и разглядывал волосы, а она его и вовсе не видела. И может быть, не совсем сознавая, глядел и, наконец, потрогал – протянул руку и погладил один завиток легонько, точно птичку. Как будто он воткнул ей в шею нож – так она всполошилась.

– Сию же минуту уходите! Как вы смеете прикасаться ко мне! Что вы тут торчите? – закричала она, и в ее голосе звучало отвращение. – Я вас не выношу! Если вы близко ко мне подойдете, я опять уйду наверх.

Мистер Гэртон отодвинулся с самым глупым видом. Он сидел в углу дивана очень тихо, и она еще с полчаса перебирала книги. Наконец Эрншо подошел ко мне и шепнул:

– Зилла, не попросите ли вы, чтоб она нам почитала вслух? Мне обрыдло ничего не делать, и я так люблю… я так охотно послушал бы ее. Не говорите, что я прошу, попросите как будто для себя.

– Мистер Гэртон просит вас почитать нам вслух, мадам, – сказала я без обиняков. – Это он примет как любезность: почтет себя очень обязанным.

Она нахмурилась и, подняв голову, ответила:

– Мистер Гэртон и все вы очень меня одолжите, если поймете, что я отвергаю всякую любезность, которую вы лицемерно предлагаете мне! Я вас презираю и ни о чем не хочу говорить ни с кем из вас! Когда я готова была жизнь отдать за одно доброе слово, за то, чтоб увидеть хоть одно человеческое лицо, вы все устранились. Но я не собираюсь жаловаться вам! Меня пригнал сюда холод, а не желание повеселить вас или развлечься вашим обществом.

– Что я мог сделать? – начал Эрншо. – Как можно меня винить?

– О, вы исключение, – ответила миссис Хитклиф, – вашего участия я никогда не искала.

– Но я не раз предлагал и просил, – сказал он, загоревшись при этой ее строптивости, – я просил мистера Хитклифа позволить мне подежурить за вас ночью…

– Замолчите! Я выйду во двор или куда угодно, только бы не звучал у меня в ушах ваш гнусный голос, – сказала миледи.

Гэртон проворчал, что она может идти хоть в пекло, и принялся разбирать свое ружье. С этого часа он больше не воздерживался от своих воскресных занятий. Он теперь говорил достаточно свободно; и она видела, что ей приличней опять замкнуться в одиночестве. Но пошли морозы, и она при всей своей гордости была вынуждена все чаще снисходить до нашего общества. Я, однако, позаботилась, чтобы мне больше не платили насмешкой за мою же доброту: с того дня я держусь так же чопорно, как она; и никто из нас не питает к ней ни любви, ни просто приязни. Да она и не заслуживает их: ей слово скажи, и она тотчас подожмет губы и никого не уважит! Даже на хозяина огрызается, сама напрашивается на побои; и чем ее больше колотят, тем она становится ядовитей.

Сначала, когда я услышала от Зиллы этот рассказ, я решила было оставить должность, снять домик и уговорить Кэтрин переехать ко мне. Но мистер Хитклиф так же этого не допустил бы, как не позволил бы Гэртону зажить своим домом; и я сейчас не вижу для Кэти иного исхода, как выйти снова замуж: но не в моей власти устроить такое дело.

На этом миссис Дин кончила свой рассказ. Вопреки предсказанию врача, силы мои быстро восстанавливаются; и, хотя идет еще только вторая неделя января, я располагаю через денек-другой прокатиться верхом и съезжу, кстати, на Грозовой Перевал – сообщу своему хозяину, что собираюсь прожить ближайшие полгода в Лондоне, а он, если ему угодно, может подыскать себе другого жильца и сдать дом с октября: ни за что на свете не соглашусь я провести здесь еще одну зиму.

Глава XXXI

Вчера было ясно, тихо и морозно. Я, как и думал, отправился на Перевал. Моя домоправительница попросила меня передать от нее записку барышне, и я не стал отказываться, коль скоро почтенная женщина не усматривала ничего странного в своей просьбе. Дверь дома раскрыта была настежь, но ревнивые ворота оказались на запоре, как при моем последнем посещении. Я постучался и окликнул Эрншо, возившегося у цветочных грядок. Он снял цепь, и я вошел. Юный селянин так хорош собой, что лучше и быть нельзя. Я на этот раз оглядел его с нарочитым вниманием; но он, как видно, прилагает все усилия, чтобы выставить свои преимущества в самом невыгодном свете.

Я спросил, дома ли мистер Хитклиф. «Нет, – ответил он, – он к обеду будет». Было одиннадцать часов, и я объявил, что намерен зайти и подождать; тогда он сразу отбросил свои орудия и пошел меня проводить – в роли сторожевого пса, но уж никак не заместителем хозяина.