Грозовой перевал

Мы вошли вместе. Кэтрин была дома и занималась делом – чистила овощи для предстоящего обеда. Она смотрела более угрюмой и менее одухотворенной, чем тогда, когда я увидел ее в первый раз. На меня она едва взглянула и продолжала свою стряпню с тем же пренебрежением к общепринятым формам вежливости, как и тогда; в ответ на мой поклон и «доброе утро» она и виду не подала, что узнает меня.

«Вовсе она не кажется такой милой, – подумал я, – какою хочет мне ее представить миссис Дин. Красивая, спору нет, но не ангел».

Эрншо брюзгливо предложил ей унести все на кухню. «Уносите сами», – сказала она, отшвырнув, как только кончила, миску и прочее, и, пересев на табурет под окном, принялась вырезать птиц и зверушек из очистков брюквы, собранных в передник. Я подошел к ней, сделав вид, что хочу поглядеть на сад, и ловко, как мне думалось, неприметно для Гэртона, уронил ей на колени записку миссис Дин. Но она спросила громко: «Что это такое?» – и стряхнула листок.

– Письмо от вашей старой знакомой, ключницы на Мызе, – ответил я, досадуя, что мой добрый поступок обнаружен, и убоявшись, как бы не подумали, что письмо написано мною самим. После такого разъяснения она с радостью подняла бы листок, но Гэртон ее упредил. Он схватил его и положил в карман жилета, сказав, что письмо должен наперед посмотреть мистер Хитклиф. На это Кэтрин молча отвернулась от нас и, вынув украдкой носовой платок, незаметно приложила его к глазам; а ее двоюродный брат хотел сперва побороть в себе доброе чувство, но потом все-таки вытащил письмо и бросил на пол подле нее – со всей присущей ему неучтивостью. Кэтрин подобрала и жадно прочла; потом задала мне ряд вопросов о различных обитателях ее прежнего дома, разумных и неразумных; и, глядя в сторону холмов, проговорила, ни к кому не обращаясь:

– Хотелось бы мне поскакать туда на Минни! Забраться выше! Ох! Я устала… мне обрыдло, Гэртон! – И она положила свою красивую голову на подоконник, не то потянувшись, не то вздохнув, и погрузилась в какую-то рассеянную грусть, не зная и не желая знать, следим мы за ней или нет.

– Миссис Хитклиф, – сказал я, просидев некоторое время молча, – вы, верно, и не подозреваете, что я ваш старый знакомый? И столь близкий, что мне кажется странным, почему вы не подойдете поговорить со мной. Моя домоправительница не устает говорить о вас и вас расхваливать; и она будет очень разочарована, если я вернусь без весточки и только доложу, что вы получили ее письмо и ничего не сказали.

Она, видно, удивилась этой речи и спросила:

– Эллен к вам благоволит?

– Да, очень, – сказал я не совсем уверенно.

– Вам придется объяснить ей, – продолжала она, – что я ответила бы на письмо, но мне нечем писать и не на чем, нет даже книжки, откуда я могла бы вырвать листок.

– Ни единой книги! – воскликнул я. – Как вы умудряетесь жить здесь без книг, позволю я себе спросить? Даже располагая большой библиотекой, я часто порядком скучаю на Мызе; отберите у меня книги – и я приду в отчаяние.

– Я всегда читала, когда они у меня были, – сказала Кэтрин, – а мистер Хитклиф никогда не читает; поэтому он забрал себе в голову уничтожить мои книги. Вот уже несколько недель, как я не заглянула ни в одну. Только порылась раз в теологической библиотеке Джозефа – к его великой досаде. Да однажды, Гэртон, я наткнулась на тайный клад в вашей комнате – латинские и греческие учебники и несколько сборников сказок и стихов: все старые друзья! Сборники я как-то принесла в дом, а вы подобрали, как подбирает сорока серебряные ложки, просто из любви к воровству: вам от них никакого проку. Или, может быть, вы их припрятали по злобе: если вас они не могут радовать, пусть уж не радуют никого! Может быть, эта ваша ревность и навела Хитклифа на мысль отнять у меня мои сокровища? Но они почти все записаны в моем мозгу и отпечатаны в сердце, и это вы не можете у меня отобрать!

Эрншо залился краской, когда его двоюродная сестра рассказала во всеуслышание о припрятанных им книгах, и, заикаясь, стал с негодованием отвергать ее обвинения.

– Мистер Гэртон хочет пополнить свой запас знаний, – сказал я, чтоб выручить его. – Ваши знания вызывают в нем не ревность, а рвение. Через несколько лет он станет образованным человеком.

– И он хочет, чтобы я к тому времени совсем отупела, – ответила Кэтрин. – Да, я слышу, как он пробует читать по складам – и какие же он делает при этом очаровательные ошибки! Я бы с удовольствием, как вчера, послушала еще раз в вашей декламации «Чивиотскую охоту»; это было очень смешно. Я все слышала; и слышала, как вы перелистывали словарь, отыскивая трудные слова, а потом ругались, потому что не могли прочитать объяснения.

Молодому человеку показалось, очевидно, чересчур несправедливым, что сперва потешались над его невежеством, а теперь высмеивают его старания преодолеть это невежество. Я был того же мнения; и, вспомнив рассказ миссис Дин о первой попытке Гэртона внести свет во тьму, в которой его растили, я заметил: