– Я не печалюсь ни о чем на свете, кроме как о папиной болезни, – ответила моя молодая госпожа. – По сравнению с папой все остальное для меня не важно. И я никогда – никогда! – о, никогда, пока я в здравом рассудке, не сделаю и не скажу ничего, что могло бы его огорчить. Я люблю папу больше, чем себя, Эллен, и вот откуда я это знаю: я каждую ночь молюсь, чтоб я его пережила; пусть лучше я буду несчастна, чем он! Значит, я люблю его больше, чем себя.
– Добрые слова, – ответила я, – но их нужно подтвердить делом. Когда он поправится, смотрите не забывайте решения, принятого в час страха.
Разговаривая так, мы подошли к калитке, выходившей на дорогу, и молодая моя госпожа, у которой снова лицо просветлело, как солнышко, взобралась на ограду и, усевшись там, принялась обирать ягоды, рдевшие поверху на кустах шиповника, что растут вдоль дороги с той стороны; на нижних ветвях ягод уже не было, а до верхних можно было добраться только птицам, если не залезть на ограду, как сделала Кэти. Когда она тянулась за ними, у нее слетела шляпа с головы, и так как калитка была заперта, Кэти решила спуститься и подобрать шляпу. Я успела только крикнуть, чтоб она была осторожней и не сорвалась – и тут она мигом скрылась с моих глаз. Но влезть с той стороны наверх оказалось не так-то просто: камни были ровные, гладко зацементированные, а редкие кусты шиповника и смородины за оградой не давали опоры ноге. Мне, глупой, не пришло это на ум, пока я не услышала ее смех и возглас:
– Эллен! Придется тебе сходить за ключом, а то я должна буду бежать кругом – к будке привратника. С этой стороны мне не влезть на стену.
– Стойте, где стоите! – ответила я. – У меня в кармане связка ключей, может быть, какой-нибудь и подойдет. Если нет, я схожу.
Кэтрин, чтобы не заскучать, прохаживалась в танце перед калиткой, покуда я перепробовала все большие ключи подряд. Сую последний – и тот не подходит. Итак, еще раз наказав барышне ждать на месте, я собралась идти как могла быстрее домой, когда меня остановил приближающийся шум: то был звон подков. Кэти тоже остановилась в своем танце.
– Кто там? – спросила я шепотом.
– Эллен, ты никак не можешь открыть калитку? – встревожено шепнула в ответ моя спутница.
– О-го-го, мисс Линтон? – прогудел сочный голос (голос всадника). – Рад, что встретил вас. Не спешите уходить, вы кое в чем должны мне дать объяснение.
– Я не стану с вами разговаривать, мистер Хитклиф, – ответила Кэтрин. – Папа говорит, что вы дурной человек, что вы ненавидите и его, и меня; то же говорит и Эллен.
– Возможно, но это к делу не относится, – сказал Хитклиф. (Это был он.) – Вряд ли я ненавижу родного сына, а то, ради чего я требую вашего внимания, касается именно его. Да, вам есть из-за чего краснеть. Два-три месяца назад вы, не правда ли, взяли себе в привычку писать Линтону письма? Чтобы поиграть в любовь, да? Вас обоих следует высечь! И вас особенно – потому что вы старше и, как выяснилось, менее чувствительны. У меня хранятся ваши письма и, если вы станете мне дерзить, я пошлю их вашему отцу. Вы, я полагаю, наскучили забавой и бросили ее, не так ли? Очень хорошо, но вы бросили с нею и Линтона, толкнув его в трясину уныния. Он не шутил: он полюбил по-настоящему. Жизнью своею клянусь, он умирает из-за вас; своим легкомыслием вы разбили ему сердце: не фигурально, а действительно. Хотя Гэртон полтора месяца непрестанно вышучивал его, а я прибегал к более существенным мерам и пытался угрозами выбить из него эту дурь, ему с каждым днем все хуже и хуже. И он сойдет в могилу, не дождавшись, если вы его не излечите!
– Как вы можете так нагло лгать бедному ребенку? – крикнула я из-за стены. – Проезжайте-ка мимо! Как вы можете нарочно плести такую жалкую ложь? Мисс Кэти, я камнем сшибу замок, а вы не верьте этому гнусному вздору. Вы же сами понимаете: не может человек умирать от любви к тому, с кем едва знаком.
– Я не знал, что здесь подслушивают, – пробормотал негодяй, пойманный с поличным. – Достойнейшая миссис Дин, я вас люблю, но не люблю ваше двурушничество, – добавил он громко. – Как можете вы так нагло лгать, говоря, что я ненавижу «бедного ребенка»? И выдумывать сказки о буке, чтоб отпугнуть ее от моего порога? Кэтрин Линтон (самое это имя согревает мне сердце!), моя добрая девочка, я на неделю уезжаю из дому – приходите и посмотрите, правду ли я сказал: будьте умницей, сделайте это! Представьте себе вашего отца на моем месте, а Линтона на вашем; и посудите, что стали бы вы думать о своем беспечном друге, когда бы ваш отец сам пришел просить его, чтобы он вас утешил, а Линтон не захотел бы сделать и шагу. Не впадайте же из чистого упрямства в ту же ошибку! Клянусь – своей душой клянусь! – он гибнет у нас на глазах, и вы одна можете его спасти!
Замок подался, и я вышла на дорогу.