Грозовыми тропами

Василий закидывает голову так, что виден острый кадык, и начинает негромко петь неожиданно глубоким и чистым голосом:

«Есть на Волге утес —
Диким мохом порос
От вершины до самого края…»

И тут уже все включаются в песню.

Из передней теплушки высовывается Митрич. Послушав песню, он складывает руки рупором и кричит:

— Эй! Артисты!.. Каша готова!

Из средней теплушки показывается голова Архипа.

— Чево-о?

— Каша готова!.. Зови командира!

У двери появляется Глеб-старший.

— Товарищ командир! — кричит Митрич. — Разрешите подавать ужин!

Глеб молчит. На скулах вздуваются и начинают перекатываться желваки.

— Еще насмехается, усатая образина! — цедит Архип. — Сам небось набил брюхо-то, а нас дразнит!

— Архип! Держи! — кричит Митрич и ловко кидает вдоль вагонов клубок веревки, оставив один конец у себя в руке.

Архип ловит клубок.

— Опусти вниз! — командует Митрич.

Архип, все еще ничего не понимая, опускает руку с бечевкой книзу, а Митрич продевает конец бечевки сквозь дужку котелка, вскидывает руку — и котелок, как вагонетка на подвесной дороге, начинает скользить от вагона к вагону.

За этой операцией наблюдают все бойцы продотряда.

Котелок с приклеенной к нему бумажкой, на которой нацарапано: «Глеб Глебычу», благополучно попадает прямо в руки Архипу. Под дружный гомон одобрительных голосов Архип вручает котелок Глебке.

Ночь. Ползет поезд. Искрит труба паровоза, чуть дымят трубы двух теплушек в конце состава.

Вповалку спят бойцы. Красные отблески от углей в печке прыгают по стенам. Глеб, Архип, Глебка и Василий лежат рядом.

В другой теплушке между ящиков спят Митрич и кашевар.

Не спит машинист с моржовыми усами. Поглядев в заоконную темень, он передвигает рычаги управления и произносит радостно:

— Подъем миновали!.. Теперь на двадцать верст уклон… Доедем…

Не спит часовой на задней площадке. Притоптывает ногами, хлопает замерзшими руками по бедрам, трет уши и нос. Ворчит:

— Хоть бы остановился на минуту… Сменил бы кто… Брррр!

Перестук колес учащается — поезд набирает скорость. И вдруг возникает нарастающий злой скрежет металла о металл.

Часовой, прикрыв лицо от колючего ветра и надвинув шапку на глаза, выглядывает из-за вагона. Впереди из-под колес передней теплушки веером рассыпаются белые искры.

Часовой вскидывает винтовку и раз за разом палит в черное беззвездное небо.

Грохот сталкивающихся буферов. Сноп искр бледнеет и исчезает. Поезд тормозит.

У передней теплушки — машинист, оба Глеба и бойцы. А вокруг растет толпа мешочников.

Слышатся злые голоса:

— Нацеплял на свою голову!

— Еще хорошо так, а то бы!..

— Бросить их тут ко всем чертям — пусть как хотят!

Глебка дотрагивается до коробки буксы и, вскрикнув, отдергивает руку. Машинист крючком приоткрывает коробку — оттуда валит дымок. Виден спекшийся песок, перемешанный со сгоревшей смазкой. Машинист с треском захлопывает крышку, говорит укоризненно:

— Э-эх!.. Прозевали!.. Какая-то контра песку вам в буксу сыпанула!.. Придется отцеплять!

— Это как это — отцеплять! — вспыхивает Василий.

— Про отцепку… забудь! — твердо говорит Глеб Прохоров машинисту. — Хоть черепашьим шагом, а до станции дотащишь!

— Не горячись! — возражает машинист. — Здесь уклон — завалятся теплушки и все вагоны за собой потащат! И хлеб пропадет и люди погибнут! Вон их сколько!.. Надо теплушки отцепить… А я со станции с одним паровозом за вами вернусь… Слово питерца!.. Ну?

Глеб-старший долго и пристально смотрит на машиниста с седыми усами и наконец решает:

— Действуй!

Кто-то забирается между последним пассажирским вагоном и передней теплушкой. Гремит сцепление.

— Башмаки положите понадежнее! — кричит машинист.

Колоса передней теплушки освещаются фонарем. На рельсы ложится по башмаку.

Темная ночная станция. Светится лишь окно в дежурке да горит керосиновый фонарь над железной дощечкой с надписью «Уречье». Ветер несет снежную крупу и со скрипом раскачивает фонарь.

На платформе замерзшие, закутанные фигуры.

Паровозный гудок сдергивает их с места. На путях сквозь завесу снега проглядывают огни паровоза.

Поезд останавливается. Машинист высовывается из окошка. Его помощник бежит вдоль тендера — отцеплять паровоз.

На платформе — людской круговорот. Новые пассажиры штурмуют поезд.

И вдруг со свистом и гиканьем на станцию обрушивается конная лавина. Часть всадников, спешившись, бежит к составу.

— Бандиты! — несется вопль. — Батька Хме-ель!..

Сам батька сидит на вороном жеребце и самодовольно осматривает охваченную паникой станцию. Рядом — верзила.

— Отцепили, кажись!

Подбегает мужик с бородкой клинышком — тот, который дал Архипу кусок сала. С ним — железнодорожник, насыпавший в буксу песок.

— Отцепили! — кричит мужик. — Теперь — наши!..

— Где отцепили? — спрашивает батька. — На какой версте?

— А кто ж его знает! — неопределенно говорит мужик. — Темно… Недалеко где-то!..

Батька плеткой указывает на паровоз.

— Узнать!

Верзила и еще несколько бандитов скачут к паровозу, который в это время без гудка начинает медленно отделяться от состава. Но конные уже рядом.

— Куда? — яростно орет верзила.