Группа

Зильда забилась в узкую щель между секциями дорожки и перевела дух. Это оказалось не так уж просто – вырваться из ладони гигантской девочки! Теперь на месте Зильдиного хвоста зияла свежая рана, а само ее тельце, всего минуту назад выглядевшее как изящное произведение искусства, напоминало какой-то жалкий обрубок.

Это было болезненно, неприятно – но не смертельно.

Стараясь не думать про хвост, Зильда двинулась вперед – на тусклое световое пятно, маячившее где-то далеко, в самом конце подземного коридора. Свет был не очень похож на свет: серовато-мглистый, клубящийся, словно дым, да к тому же обладающий едким противным запахом… да еще и звуком – невыносимым, ужасным звуком, высоким и все более нарастающим.

Свет, запах, звук – все это было неразделимо, словно бы скомкано в комок. Которым кто-то заткнул выход из подземелья. Этот комок отталкивал, приближаться к нему не хотелось. Но в Зильдины планы не входило поворачивать назад. Подползя вплотную к пробке выхода, Зильда продавила, протиснула себя сквозь нее… И тут же инстинктивно отпрянула, пытаясь уберечь голову от вонзившихся в нее с обеих сторон раскаленных иголок звука. Здесь он был в тысячу раз мощнее. Ее барабанные перепонки едва не лопнули, разум на мгновение помутился… Но пути назад за ее спиной больше не было. Только серый ядовитый дым, в котором двигались какие-то смутно различимые фигуры.

Еще через миг звук непостижимым образом изменился: из мучительной пытки он стал отдаленным фоном, писком улетевшего комара. «Наверное, что-то в моих ушах все-таки лопнуло», – подумала Зильда, испугавшись столь разительной перемены.

Но тут, словно в опровержение этой мысли, ее накрыло волной других звуков, громких, резких, тупых, скрежещущих, хрипящих, завывающих, беспорядочно перемешанных… Кто-то надрывно кричал: «Хелп! Хе-е-елп!!!» Кто-то потрясенно повторял: «La mia mano. La mia mano». Под чьими-то ботинками хрустели осколки битой посуды. Уворачиваясь от чьей-то подошвы, Зильда отскочила в сторону и вдруг прямо перед собой увидела дымящееся, развороченное лицо. Человек лежал на боку и был мертв. Зильда, конечно, не узнала в нем ту красивую женщину с виллы – мать пленившей ее девчонки, но вот золотой медальончик на цепочке, лежавший на полу рядом с изуродованным лицом, показался ей смутно знакомым.

Зильда отползла еще чуть в сторону и наткнулась на плоский прямоугольный предмет. Зильда забралась на него и увидела, что на поверхности предмета есть экран, порытый густой сетью трещин, и этот экран – работает, что-то еще показывает… правда, не разобрать – что. Какие-то аляпистые тени мелькали на нем, в сопровождении веселенькой игровой подзвучки.

Недолго думая, Зильда выбрала самый широкий зазор в паутине трещин и прошмыгнула внутрь.

Переход занял одно мгновение. Вот Зильда нырнула в электронную зыбь экрана, а вот она уже сидит на каком-то сером куске картона, покачиваясь вверх-вниз и прислушиваясь к остаточным ощущениям – бегающим мурашкам и мелким подергиваниям мыщц.

Место, в которое она попала, выглядело не то чтобы уютным и привлекательным, но как минимум безопасным. Здесь было тихо и спокойно. Светло. Никто не кричал, не смотрел на Зильду мертвым безвеким глазом; едкий химический дым не разъедал дыхательные пути. То, на чем сидела Зильда, оказалось крышкой картонной коробки – точнее, одной ее приоткрытой створкой, и эта створка под весом Зильды слегка раскачивалась. В самой коробке ничего не было. Она была абсолютно пуста и пахла пылью. Зильда покрутила головой, прикидывая, что делать дальше. И вдруг увидела…

Угрюмый бородатый человек сидел за столом, на котором стояла коробка, и что-то крутил в руках. Зильда сбежала по стенке коробки вниз и затаилась в ее тени. Угрюмый человек продолжал что-то ковырять в зажатой между пальцев штуковине. На Зильду он даже не взглянул. А может, он просто не мог ее увидеть – может, ее здесь и не было. Может, картонной коробки здесь тоже не было – как чего-то, на что можно посмотреть, что можно вычленить взглядом из незатейливого и скудного орнамента здешней реальности.

Что-то в этой реальности было неправильное, гнетущее. Зильде не хотелось здесь оставаться. Она снова завертела головкой, высматривая, куда на этот раз улизнуть.

Взгляд ее упал на что-то яркое, лежавшее на столе. Это был уже хорошо знакомый Зильде золотой медальон, сделанный в виде открывающегося сердечка. Зильда замерла, пытаясь понять, что все это значит, но понимание не приходило.

Между тем угрюмый человек закончил что-то к чему-то прикручивать и положил на стол результат своего труда. Зильда глянула на него мельком. Хм, что за гадость, расплющенный кусочек чего-то черного; человек приделал его к цепочке вместо красивого золотого сердца.

Затем человек, оказавшийся не просто угрюмым бородачом, а угрюмым бородачом в инвалидном кресле, подъехал на своем кресле к окну и открыл его. Зильда сразу и думать забыла обо всех здешних странностях. Вот оно! Открытое окно – самое то, что надо! Двигаясь быстро и ловко, зигзагами и короткими перебежками, она устремилась к окну – выходу из этого неприятного и душного картонного измерения.

Она оказалась на совершенно гладкой стене на высоте пятнадцатого этажа. Внизу раскинулся черно-белый зимний парк, закрученный лабиринтом. А здесь гулял ветер – порывистый и холодный. Пальцы на Зильдиных лапках тут же замерзли и онемели, ранка на месте оторванного хвоста начала пощипывать и саднить.

О том, чтобы спуститься вниз по этой стене, не могло быть и речи. Ползти вверх тем более не имело смысла. Вернуться назад, к угрюмому человеку с его косматой бородой и нагоняющим жуть рукоделием? Бр-р! Ну уж нет! Оставалось одно – попробовать проползти вбок, за угол здания. И Зильда, пластаясь и щуря глаза от ветра, старательно поползла.

За углом, где в обычном мире оказался бы торец здания, такой же отвесный, гладкий и обдуваемый студеным декабрьским ветром, как и стена фасада, – в мире Зильдиного пути обнаружилось нечто совсем иное. Нечто гораздо более интересное! Теплая, прогретая солнцем, шероховатая фактура пластикобетона. Скорее всего, стена, на которой сидела теперь Зильда, являлась частью какого-то не очень большого (по сравнению с покинутым небоскребом) сооружения. Тени древесных веток переплетались на ее поверхности, чуть покачиваясь от легкого ветерка; откуда-то доносилось пение птиц… По всей видимости, здание стояло в лесу.

Зильда услышала человеческие голоса и, не без опаски обогнув еще один угол, оказалась на открытой веранде, где разговаривали двое мужчин. Один, огромный и темнокожий, стоял у перил, а во втором, сидевшем в инвалидном кресле, Зильда не без содрогания узнала только что виденного ею угрюмого бородача.

Бородач говорил:

– Я хотел бы, чтобы это оставалось на мне.

– Конечно, – отвечал темнокожий. – Не проблема.

– В течение всего времени. Весь год, что я буду спать.

– Не волнуйся, Дис. Я все понял. Твой амулет должен быть при тебе.

– Амулет!.. – Бородач криво усмехнулся. – Я назвал его Черный Крик. Знаешь, почему?

Темнокожий кивнул головой, выражая сочувственное понимание. Бородач в ответ на это лишь поморщился, посмотрел мимо него, на бесхвостую серо-зеленую ящерку, застывшую на стене, и негромко произнес:

– Я знаю, вы его снимете. Но пообещай хотя бы одно: в день, когда я проснусь, эта штука будет снова на моей шее.

И темнокожий сказал:

– Я обещаю, Дис.

В общем-то, это место вполне подходило для того, чтобы надолго тут задержаться. Найти себе какую-нибудь расселину, обустроиться в ней и жить, наслаждаясь солнцем и лесом. Зильда как раз об этом и подумывала, но тут с воздухом вокруг нее начало что-то происходить. Он начал сворачиваться, створаживаться в мутно-белесые неряшливые хлопья, и вот уже эти хлопья валили густым непроглядным снегом.

Так начался еще один переход, последний. Хлопья заворожили Зильду, засыпали, облепили. Она хотела убежать от них, но упала. Встать она уже не смогла. И даже пошевелиться…

Там, где раньше у Зильды был хвост, теперь была боль – кругло-очерченная, длинная и сквозная.

Зильда лежала на полу, истекая круглой и длинной болью.