Группа

– Сними… с него… Черный Крик, – сказала она.

Произнеся эту фразу, давшуюся ей ценой неимоверных усилий, Натэлла Наильевна вновь закрыла глаза и провалилась в глубокое забытье.

14.

Когда-то он был человеком. Мужчиной. Он все еще что-то помнил об этом времени. Помнить здесь означало грезить: проплывать над самим собой закатно-розовыми перистыми облаками. Или падать дождем, сосредоточенно-яростно шурша по пятачку взбаламученной водной глади. Или быть и вовсе чем-то несуществующим, чем-то вроде линии горизонта на стыке воды и неба. Линия горизонта – она ведь как красота: существует только в глазах смотрящего. Нет того, кто смотрит, – нет ни линии горизонта, ни красоты. А того, кто смотрит, в Одиссеевом мире не было.

Пространство, лишенное созерцателя, чередовало свои оттенки и состояния, и Одиссей был только одним из них. А иногда и несколькими сразу. Иногда он уносился от места, к которому был привязан, настолько далеко, что почти переставал слышать звук – непрерывный, пронзительный, исступленный. Звук не менялся вместе с красотами и пейзажами, всегда был одним и тем же, – менялось только расстояние Одиссея от его источника. Когда он был слишком близко, звук становился невыносимым истошным воем, в котором, казалось, тысячи глоток смешали свои хриплые, надрывные, визжащие голоса. Это был вой муки, агонии. Одиссей плохо помнил, что такое боль, но находиться близко к источнику звука ему не нравилось. Он предпочитал парить и веять, быть рассветом, радугой и дождем, легким бризом, волнением водных глыб. Звук не исчезал и тогда, но Одиссей-радуга или Одиссей-волна как бы переставал его слышать. Впрочем, даже эта мнимая блаженная глухота длилась совсем недолго – через краткий миг передышки звук пробуровливал в ней «дырочку» и находил Одиссея, обращал его слух в терзание.

Одиссей никогда не спал, но часто видел сны. Они отличались от тех грез, в которых он пребывал, когда растворялся в том или ином явлении здешней природы. В этих снах он видел себя со стороны – и, что самое удивительное, он видел себя человеком. Существом, похожим на морскую звезду, выброшенную на пляж – таким же странным, растопыренным, уязвимым. Почему-то было очень волнительно видеть себя таким, щемяще грустно и радостно. Будь Одиссей человеком, он просыпался бы от этих снов в слезах.

Ему снилось многое. Это были чудесные, счастливые сны о прожитой жизни. Но был среди них и повторяющийся кошмар: в нем Одиссей кружил над черным свистящим камнем, к которому был привязан. Одиссей болтался над ним в потоках ветра, словно воздушный змей, и не мог оторваться, не мог обрести свободу и унестись прочь. А может быть, и упасть – но обрести свободу.

Однажды во время такого кошмара он вспомнил, зачем он здесь. Он хотел встретиться с Женщиной и Ребенком. С девочкой-подростком, если вглядеться пристальнее и назвать точнее. Это место было единственным, где они могли увидеться после некоторых событий, раскидавших их по разные стороны океана… или Вселенной… или Потока… он забыл, как правильно говорить. Но они, женщина и девочка, не пришли. Не явились на свидание, которое он так тщательно подготовил, вырвал у невозможности, изобрел. Их здесь не было. Был только черный свистящий камень по имени Черный Крик.

Доктор Ларри пробежался пальцами по сенсорной панели слимбука и быстро нашел искомое.

– 17-е мая, – пояснил он, открывая видеозапись. – Вечер накануне пробуждения.

На экране возникла комната Одиссея. Сам Одиссей – гладко выбритый, красивый, преображенный – стоял перед своим оператором Закарией и смотрел сквозь него невидящим ясным взглядом. Закария достал из кармана какую-то вещицу на цепочке и надел на шею своего подопечного.

«Ну вот, – сказал Закария. – Твой амулет снова при тебе. Все как ты хотел! А теперь, Четвертый, давай-ка спать. Завтра себя увидишь… Надеюсь, тебе понравится».

– Ну я же не знал, – сказал Закария по эту сторону экрана, Закария, смотревший запись.

В самом деле, разве мог он догадаться, что этот уродливый амулет, сувенир смерти, может иметь такую силу… Что Одиссей сумеет так использовать его в своих целях, заглушить этим Криком пробуждающие слова, удержаться на нем, как на якоре… Закария думал – это просто кусочек прошлого. Просто… осколок металла из головы.

– Никто не знал! – Доктор Ларри метнул на доктора Голева веселый взгляд, полный предвкушения и азарта. – Что скажешь?

– А что я скажу? Я скажу: давайте уже это сделаем. Вернем Одиссея из его долгих странствий. Щадящим способом.

Они стояли над Одиссем, заблаговременно уложенным на кушетку.

– Что ж, – сказал доктор Ларри. – В самом деле, пора! Заки, будь добр, сними с него эту дрянь.

Закария склонился над своим контуром и снял с его шеи цепочку с осколком искореженного металла. Доктор Голев произнес кодовые слова:

– Янтарь. Кириллица. Апперкот. Сенбернар. Октопус. Синекдоха.

И тогда Одиссей проснулся.

Из дневника Мити Клычкова