Группа «Сибирь»

— Ствол подай, Коля, — прошипел я вниз, забирая свой Remington 1100. Посмотрел на напряжённое лицо Вани Потапова, целящегося из своего ТТ с кормы катера. Не влепил бы мне в затылок, если бодрый движняк начнётся. Пока лучше не вставать.

— И спрячься где-нибудь получше, Коля, чтобы шальной пулей не задело, не высовывайся пока... Мы быстро, — напоследок строго сказал Кромвель и совсем другим тоном добавил: — Эх, в такой красоте, и воевать!

Я тоже оглянулся вокруг.

Даже здесь и сейчас Енисей был обморочно прекрасен. И богат. По всем показателям это образцовая, идеальная сибирская река. Здесь имеется всё: широкие плесы, острова и бурные пороги, горы и долины, бесконечная тайга, непуганые звери и птицы, отличная рыбалка.

Есть и места для удивительных приключений.

Свободного пространства наверху оказалось предостаточно, впятером можно загорать, не мешая друг другу. Застройка минимальная. Дымовая труба овального сечения и выходы вентиляционных коробов. Мачта, прожектора, радар с крутящейся антенной и радиоантенны, ходовые огни — на крыше рубке. Я на четвереньках перебежал к задней переборке ходовой рубки и замер там, оценивая обстановку вокруг. Музыка, вырывающаяся из стального корпуса старого громкоговорителя, раздражающе пищала высокими частотами, заглушая возможный неосторожный шум.

День неторопливо уходил на запад. Ещё недавно чистое предосеннее небо начало постепенно меркнуть. Тёмный ельник, местами подступающий почти к самой воде, насупился, насторожился, а по зыбкой глади Енисея беззвучно заскользили белыми тенями клочья начинающего нарождаться тумана. Река задышала промозглостью и северным холодом. Небо на западе окрашивалось в оранжевое, солнце, словно погонявшее тучи на восток, меняло цвет. Грешно воевать среди красот библейского рая. Но мы повоюем, раз больше некому.

Выглянул справа.

Кромвель лежал на ступеньках трапа, сплюснутый, как крокодил после прохода асфальтового катка. Затем я осторожно высунул голову над стеклом и тут же спрятался. Так, партизан действительно сидит на полу, спиной ко мне. Револьвер пляшет стволом вперёд, зажат в левой руке, левша, что ли? В правой трепетала сорванная с верёвки вяленая рыбина, которой партизан размахивал в такт мелодии. Рядом наполовину пустая бутылка.

Раздался какой-то стук, я выглянул ещё разок, уже представляя, как это можно сделать безопасно. Бандит перевернул револьвер стволом к себе и с силой принялся колотить рукоятью по сушёной рыбьей голове. Да он же невменяемый!

Капитан тоже сидел на полу. Глаза пожилого человека были устало прикрыты, правой рукой он держался за сердце. Плохо дело.

Я пальцами показал Паше знак ОК, жестами подтвердил диспозицию. В ответ командир кивнул, чуть приподнялся, вытянул вверх указательный палец и сжал его, словно нажимая на спусковой крючок. Стрелять в воздух? Ну да, при таком музоне стук по стеклу не возбудит гашёного наркотой и алкоголем партизана.

Вернулся. Потапов энергично показывал ладонью, чтобы я в этом месте высоко не вставал. Да уж не встану!

Ба-бах!

Оглушительный выстрел, и я перелетел к углу, уходя с возможной директрисы.

Три метра, отделяющие его от открытой двери, группер преодолел за одно мгновение, остановился в проёме и тут же произвёл образцовый Double Tap — два выстрела, сделанные с одного прицеливания. Оружие направлено на мишень, прицеливание выполнено — и тогда на спусковой крючок нажимают два раза так быстро, как может двигаться указательный палец. Попыток корректировки прицела перед вторым выстрелом не делается. Теоретически, на близкой дистанции отдача не отклонит вторую пулю слишком далеко от первой. В этом отличие от использования техники контролируемых пар, когда стрелок прицеливается для выполнения первого выстрела, нажимает на спуск, ждёт, пока ствол не вернётся в приемлемую позицию, и стреляет второй раз.

Павел решил не ждать.

Когда я выпрямился, тело захватчика, разворачиваясь вокруг оси, уже падало. Входные отверстия от двух пуль закрыли белые цифры на лбу.

Капитан на карачках вылетел на противоположное крыло мостика, а Павел ещё раз поднял пистолет для контрольного выстрела, но стрелять не стал. Достаточно. И грязи меньше будет.

— Ваня, бери пацана и дуй к раненому! — заорал я во всё горло, быстро обернувшись в сторону нашего катера.

Закончена операция. Я подошёл к пульту и вырубил эту адскую какофонию, наконец-то вокруг стало тихо. На правом крыле мостика Павел, нагнувшись, положил руку на плечо старого капитана и что-то шептал ему на ухо. А тот, взбив дрожащими пальцами седину на трясущейся голове, беззвучно заплакал.

— Всё, Федор Васильевич, отбили судно, можно вставать осторожненько, — уже громче сказал Кромвель.

Щеглов сокрушенно махнул рукой и полез в нагрудный карман куртки за сигаретой. Пошатываясь, он прошёл через рубку на правое крыло к трапу, прикурил, по давней привычке старательно закрываясь от несуществующего ветра, и тихо сказал:

— Спасибо, ребятушки. Век не забуду. Это ж… Как обухом по голове.

Кромвель встал рядом, перегнулся через леера, посмотрел на падающий в реку пепел и задумчиво произнес: