Грушевая поляна

– Где здесь возьмешь свежий воздух! Свежий воздух остался в деревне, – откликается какой-то старик, должно быть ее муж. – Видно, вы ей много наливали, вот она и не выдержала.

Приведенную в чувство Дебору ведут к стульям и укладывают на них.

– Поднимите ей ноги! – распоряжается Темур, но, наткнувшись на убийственный взгляд жены, умолкает.

Джон держит Дебору за руку и что-то шепчет.

Лела стоит поблизости и наблюдает за происходящим. Ираклий не двинулся с места, он словно удивлен, что так легко удалось рассеять стаю бешеных псов. Над Деборой хлопочут, успокаивают ее, а народу в аэропорту все прибывает – разномастных животных, которые, к удивлению Ираклия, не выказывают желания наброситься на него.

По громкой связи объявляют, что Джона и Дебору Шериф, а также Ираклия Цхададзе просят пройти на посадку. Джон помогает Деборе подняться, и они без Ираклия идут к эскалатору. Цицо, Темур, Шалва и Мадонна поспевают за ними следом, Мадонна извиняется перед ними по-английски, Цицо по-грузински, Темур почему-то по-русски. Он провожает Дебору печальным взглядом.

Возле эскалатора Джон останавливается и еще раз со всеми прощается, на этот раз без объятий и рукопожатий. Джон просит прощения у Цицо и Мадонны, говорит, что им с женой следовало больше времени провести в Грузии, чтобы больше сблизиться с Ираклием, хотя, наверное, для обеих сторон так будет лучше.

Цицо чувствует, что кто-то теребит ее сзади, оборачивается и видит Лелу.

– Мы поедем. Мы сами доберемся до интерната.

Лела смотрит на стоящих у эскалатора Дебору и Джона, похожих на двух нахохленных птиц, сидящих в тумане на линии электропередач, и произносит с неожиданной теплотой в голосе:

– Гудбай, Джон! Гудбай, Дебора!

Лела и Ираклий покидают аэропорт. У выхода толкутся таксисты, ловят выходящих пассажиров, предлагают свои услуги. Лела с Ираклием садятся в машину.

– Багаж имеется? – спрашивает таксист.

– Нет, – говорит Лела, – нам надо на Керченскую улицу.

Водитель такси смотрит на Лелу с легким недоверием.

– Куда, в Глдани?

– Да.

– Это обойдется в пятнадцать лари.

– Знаем. Заплатим.

– Тогда поехали.

Водитель заводит машину, и они выезжают с территории аэропорта.

В такси Лела и Ираклий сидят тихо. Леле чудится, что Ираклий плачет, хотя она не смотрит в его сторону. У водителя играет музыка, в основном грузинские народные песни. Певцы надрывно и гнусаво поют о любви. Ираклий и Лела одуревают от этих мотивов.

Ираклий наклоняется к Леле, чтобы что-то сказать, но ему приходится кричать, иначе из-за громкой музыки ничего не будет слышно:

– Мой чемодан улетел с самолетом, да?

Лела от вопроса Ираклия приходит в ярость:

– Понятия не имею, ебала я тебя и твой чемодан.

Ираклий больше ничего не говорит. Отворачивается к окну, чтобы и это ругательство, и свою обиду, и свой чемодан, и всю неизведанную им Америку отдать растущим на обочине деревьям, которые стремительно скрываются из виду.

Лела просит остановить, не доезжая до Керченской, у одной из торговых палаток.

– Извините, притормозите здесь на минуту, мальчика немного тошнит, я куплю ему жвачки.

Водитель останавливает машину.

– Подожди меня здесь, сейчас принесу, – говорит Лела Ираклию, и он догадывается, что нужно делать дальше.

Водитель глушит мотор и, чтобы не сидеть без дела, достает тряпку и принимается протирать ветровое стекло.

Вцепившись в ручку двери, Ираклий с бешено бьющимся сердцем следит за водителем, за его шеей, широкими плечами, сильными и грубыми руками, ногти на которых почернели оттого, что шофер постоянно ремонтирует свою машину. Мужчина складывает тряпку, наклоняется, чтобы ее убрать, и в этот момент Ираклий открывает дверь.

Лела и Ираклий бегут сломя голову, не оглядываясь. Наконец они останавливаются перевести дух; ни машины, ни таксиста не видно – может, он даже и не гнался за ними.

Лела подходит к ряду палаток и покупает кока-колу. Они продолжают дорогу до дома пешком.

– Цицо меня побьет? – спрашивает Ираклий.

– Не-а.

– А ты? Ты меня побьешь?

Лела протягивает Ираклию бутылку кока-колы.

– Надо бы, конечно, но смысл? Если и побью, научит это тебя уму-разуму?

Ираклий засовывает пустую бутылку себе в карман.

– Такие не принимают, – говорит Лела.

Ираклий достает бутылку из кармана и бросает в траву.

Лела останавливается на перекрестке.

– Ну-ка, узнаёшь, где мы находимся?

Ираклий пожимает плечами.

– Здесь кладбище.

– Которое? Где Серго?

– Нет, моя бабушка Шушана! Конечно, где Серго.

Лела сворачивает к кладбищу.

– Пойдем, навестим могилу.

Довольный Ираклий быстрым шагом следует за Лелой.

По дороге к кладбищу они покупают у старухи повядший букетик желтых полевых цветов за двадцать тетри. Старуха-торговка чем-то похожа на свой товар: на голове платок в такой же желтый цветочек, хрупкое маленькое личико все в морщинах, словно тоже завяло. Она стоит неловко посередине дороги, продает дары осени.