Ираклий листает новенький паспорт, и дети внимательно разглядывают страницы. Почти все они пусты, лишь на одной американская виза с фотографией Ираклия. Ираклий разрешает Стелле рассмотреть паспорт. Стелла глядит на визу, потом перелистывает на последнюю страницу, долго смотрит на фото Ираклия. Леван пытается вырвать у нее паспорт, Стелла отдергивает руку и, выпучив глаза, орет диким голосом, так что набухают жилы на шее:
– Порвешь!
Ее бледное вытянутое лицо багровеет, она поднимает вверх локоть, взглядом ищет среди детей Ираклия, взывая о помощи.
Ираклий видит ее отчаяние и безмятежно отвечает:
– Отдай ему. – И слова его напоминают скорее просьбу, чем приказ.
Стелла, раздраженная грубостью Левана, все-таки протягивает ему паспорт, Леван с осторожностью раскрывает маленькую бордовую книжку и впивается в нее взглядом, как в любовное письмо.
– Ну-ка, держись молодцом, Ираклий! – слышится голос Дали.
Дети замечают приближающихся к ним взрослых: Дебору и Джона, Дали, Мадонну и Цицо. Леван протягивает Ираклию паспорт, наказывает привезти из Америки машину и пистолет, и дети смеются.
У Дали глаза на мокром месте. Цицо объясняет Леле, кто на какой машине поедет в аэропорт.
Стелла обнимает Ираклия. Неулыбающийся Васка протягивает мальчику руку так неловко, будто они соревнуются, кто кого перетянет.
Потом Ираклия обнимает Дали.
– Так далеко мы еще никого не отпускали, – всхлипывает она.
– Как же, Дали-мас! – вмешивается Леван. – Серго отправили, дай бог, ему хорошо там, где он сейчас!
– Замолчи, парень, – пугается Дали, а Цицо, которая рядом о чем-то деловито беседует с Мадонной, кидает в сторону Левана убийственный взгляд: «Погоди, я тобой займусь!»
Джон делает общее фото детей; Ираклий в центре, все хотят стоять рядом с ним, словно опасаются, что если не встанут рядом, то их не будет видно.
Прибегает Марика. Она уезжала отдыхать, вернулась вся бронзовая. На ней короткий желтый сарафан в мелкий синий цветочек, волосы лежат на загорелых плечах, россыпь веснушек на лице стала гуще от летнего солнца. Увидев улыбающуюся Марику в сарафане, Леван столбенеет.
Марика принесла Ираклию в подарок маленький английский словарь.
– Дик-шенари! – улыбается Ираклий, и Марика отвечает улыбкой.
Шалва заводит машину. На лбу у него капли пота. Повязанный на шею платок тоже взмок. Солнце печет. Керченскую улицу быстрым шагом переходит Заира и озабоченно машет ребятам. В пакете у нее сладости из ее ларька, она раздает их детям, а Ираклия прижимает груди:
– Не забывай нас, Ираклий!
Тут на белой иномарке подъезжает муж Цицо, Темур, сухощавый, лысый, с приплюснутым носом и сердечной улыбкой. Цвет лица у него землистый: Темур много курит и, прикрывая рот кулаком, постоянно кашляет, так что плечи трясутся. Цицо зовет рассаживаться по машинам.
К Шалве на переднее сиденье устраивается Мадонна, а сзади Джон и Дебора. Цицо садится рядом с мужем, позади Лела и Ираклий.
Цицо опускает стекло и обмахивается руками.
Обе машины трогают с места, и Дали снова остается одна у ворот интерната вместе со своими крестниками. Дети машут вслед машинам.
В дороге Ираклий опускает стекло, подставляет лицо ветру. Спереди разговаривают Цицо и Темур, но их разговор не слышен за уличным шумом. Лела смотрит в окно. Представляет, как тоже уедет в Америку и навсегда распрощается со здешними местами. Позади остается интернат, Дали, и дети, и все-все учителя: Авто, Гульнара, Вано, Цицо и практикантка Хатуна, Заира и ее ларек, соседний дом, Марика, Коба, Годердзи с его новой женой Ирмой. Машина покидает Керченскую улицу, и Лела навсегда прощается с прежней жизнью.
Ираклий чисто одет. На нем темно-синяя рубашка, застегнутая до горла, джинсы с красным ремнем и кроссовки, которые ему выбрали из подаренного Деборой и Джоном мешка одежды. Ираклий молчалив, как будто доволен, и кажется спокойным и повзрослевшим.
По дороге Ираклий указывает Леле на улицы и дома:
– Это я уже видел.
Лела жадно рассматривает здания, магазины, палатки и людей, которые стремительно скрываются из виду и остаются далеко позади.
«Когда вернусь из аэропорта, убью Вано, – думает Лела, – а потом встану и уйду. Буду как эти все, кто живет снаружи». Лела представляет, как спрашивает у прохожих, как пройти на улицу Марджанишвили, потом идет туда, куда ей указали. Лела ищет Яну. Представляет, что нашла Яну и та ведет ее в свою однокомнатную квартиру. «Если меня поймают, – думает Лела, – то скоро выпустят, возможно, посадят в дурдом». Лела снова представляет Яну, только Яна почему-то маленькая, как была в интернате, словно не выросла с той поры: со строго поджатыми губами и в рубашке, застегнутой под самое горло. Лела говорит ей, что готова ради нее обойти всю улицу Марджанишвили и перерыть все мусорные баки. Яна улыбается. Янина квартира похожа на дом соседки Мзии. В прихожей стоит точно такой же трельяж, а на нем такой же телефон. На Яне фартук, как у Мзии, и в квартире пахнет выпечкой.