Грустное лицо комедии, или Наконец подведенные итоги

«Парижские тайны» появились на свет в первую очередь в силу необходимости. Надо было освободить себя от работы на телевидении на восемь-девять месяцев 1996 года, чтобы целиком уйти в кино и снять «Привет, дуралеи!». Совмещать съемку фильма, а это труд, сжирающий тебя целиком, с другими занятиями — невозможно. А мой контракт с REN TV обязывал меня давать в эфир по две программы ежемесячно. Значит, чтобы освободиться для фильма, требовалось придумать и снять большой телевизионный цикл, передач эдак в 18–20, прежде чем я приступлю к кинокартине. Причем тема обязана быть привлекательной для зрителя, чтобы в течение долгого периода интерес к сериалу не ослабевал. Задачка, прямо скажем, не из легких.

После телевизионного цикла «Избранницы» о русских женщинах — вдохновительницах великих французских писателей и художников, тропинка в Париж уже протоптана. И возникла мысль снять серию портретов крупнейших кинематографистов Франции. Перед нашим французским продюсером Игорем Бортниковым, организовавшим съемку «Избранниц», было поставлено новое задание — «охмурить» видных актеров и режиссеров, живущих в Париже. Я говорю «охмурить» потому, что денег на оплату кинозвезд, на их гонорар не было. Мы могли их снимать только в том случае, если они не попросят денег, станут работать с нами бесплатно. А это в их капиталистическом мире как-то не принято. Причем сложность заключалась еще и в том, чтобы приехать нам на две-три недели и снять эти программы, как говорится, одним махом. У нас не было ни времени, ни денег сидеть в Париже долго. Так что мы еще и диктовали сроки и расписание, не собираясь за это платить ни копейки. Надо отдать должное Игорю Бортникову, который прежде работал представителем «Союзэкспортфильма» в Париже, его знакомствам, связям с кинематографическим миром Франции, а также контактности и коммуникабельности. Он организовал нам просто-напросто фордовский конвейер, то есть настоящую соковыжималку. За 20 дней, из которых четыре ушло на переезды, наша группа сняла четырнадцать телевизионных передач. Из них две программы — «Жан Маре» и «Зиновий Пешков» — были двухсерийными. Как правило, на съемку одной программы уходит до трех-четырех дней, а то и целая неделя, в зависимости от количества и расположения мест съемок. Здесь я был зажат в тиски немыслимых по краткости сроков. Сложность моей работы заключалась не только в том, что надо было драматургически выстроить каждую отдельную программу. Я еще должен быть готов к разговору с очередной звездой на все 100 процентов. То есть знать о жизни, привычках, пристрастиях, разумеется, о творческом пути очень досконально. Особенно были важны подробности, детали, нюансы. Требовалось изучить названия фильмов, имена сценаристов и режиссеров, знать сюжетные перипетии каждой ленты, фамилии партнеров и партнерш. Также надо было быть эрудитом в хитросплетениях личной и семейной жизни, количестве мужей или жен, детей и главных любовных связей, чтобы не попасть ненароком впросак. Только будучи столь «вооруженным», удавалось расколоть собеседника и вызвать его (или ее) на откровенность, на своеобразный душевный «стриптиз». Когда гость из далекой Москвы осведомлен, как зовут младшего внука режиссера, или из какого сорта винограда артист производит вино, или же как композитор помогает своей попавшей в беду исторической родине, то между беседующими сразу же возникает доверие, подлинный контакт, чистосердечие. После этого «клиента» можно брать голыми руками. Но ужас состоял в том, что каждый новый день я должен был быть готов к встрече с новым «клиентом». С утра до вечера я читал, изучал, знакомился с материалами о своей очередной жертве. Голова пухла, разрывалась на части. Когда начиналась съемка, я точно знал, что ничего не знаю и что интервью будет провалено. Но откуда-то из глубины памяти вылезало прочитанное, и каждый собеседник оставался приятно изумлен моими «глубокими» познаниями о нем. Но тут, честно признаюсь, пригодилась студенческая закваска, когда перед экзаменом проглядывались первоисточники, а знаний этих хватало лишь на один день — день экзаменов. Нечто подобное происходило и со мной. Но ежедневная нагрузка на мозги была чудовищной. Особенно если учесть, что возраст был далеко не студенческий! День за днем чередой проходили передо мной Марина Влади, Анни Жирардо, Робер Оссейн, Жан Маре, Бриджит Бардо, Шарль Азнавур, Катрин Аллегре, дочь Симоны Синьоре, рассказывающая о матери и об Иве Монтане, русские эмигранты Николай Вырубов, Константин Мельник и другие. Я снимал программы об Иностранном легионе, о «Русском балете в Париже», а главное — чуть лишь появлялось свободное окошко, — передачу о Зиновии Пешкове. Честно говоря, эта фигура интересовала меня куда больше, чем встречи с французами. Кстати, замечу, что все звезды оказались в беседах очень славными, симпатичными, открытыми, и разговаривать с ними было легко и приятно. А в восьмидесятидвухлетнего Жана Маре наша съемочная бригада влюбилась поголовно, настолько очаровательным он оказался.