Грустное лицо комедии, или Наконец подведенные итоги

Положим, актер говорит до съемки: «Я этот текст произносить не могу, он — фальшивый». Я ему верю. Он мой союзник, соратник, талантливый человек, наделенный чуткой интуицией. И он — в образе, чувствует его изнутри. Что ж, я обязательно переделаю сцену, перепишу диалог, заменю, выброшу — вывернусь наизнанку, потому что речь не о капризах. Я актеру слуга абсолютный. Но одновременно и хозяин. Вот это сочетание и устраивает актеров, потому что они знают: для них будет сделано все. Я способен выразить свое неудовольствие оператору, почему так долго ставят свет, задать выволочку второму режиссеру, но я никогда не выговаривал ни одному актеру, даже если он мне не нравился. Я ведь его выбрал. Артист — это самый хрупкий, нежный, тонкий инструмент режиссера. Только взаимопонимание, забота, полное доверие. Если актер сыграет вдруг что-то неожиданно, то это я больше всего люблю. Иногда такое замечательно ложится в образ, в картину. И я пришел к подобным установкам еще в первой же картине сразу.

Задавали мне и такой вопрос: «Идете ли вы на риск, если твердо не уверены в результате, только бы избежать банальности?»

Риска не боюсь — входит в профессию. А банальность, конечно, страшна, но волей-неволей иногда впадаешь в нее, и это очень обидно. Всегда хочется найти то самое — единственное — решение. Постановка картины для меня — череда непрерывных сомнений и неуверенности. В конце съемок как будто начинаешь что-то понимать. Когда приступаю к складыванию фильма и по многу раз смотрю отснятое, придерживаюсь одного критерия: если мне интересно, значит, получилось. А что не нравится — вон! Я доверяю своему непосредственному зрительскому взгляду.

* * *

Мне развлекательную комедию делать скучно. Смотрю такие картины с удовольствием, если они умело сработаны, и тотчас забываю. Тратить на такое годы жизни не хочу.

В произведении искусства для меня обязательно активное вмешательство в жизнь, стремление ее познать. И эстетическая неординарность. Я убежденный беллетрист. Это слово у критиков приобрело ругательный оттенок. Пусть. Для меня Дюма — гений беллетристики. По-моему, ругают те, кто не умеет рассказать захватывающе. Мне же важно увлечь своей историей. И чтоб было занимательно. Снимаю ли картину, веду ли передачу, пишу ли книгу, хочется, чтоб было интересно, естественно, искренне и понятно. Не терплю зауми. Комедии необходима легкость (но не легковесность). Когда у комедии тяжелая поступь — становится не смешно.

* * *

Вообще, художник — существо мнительное, ранимое. Он очень тяжело переживает любой неуспех, провал. Но, мне кажется, главная хворь наших деятелей искусства — синдром недооцененности. Каждому чудится, что он талантливее, чем это признано, что создание его замечательно, а награда недостаточна. Многие убеждены, что их недолауреатили, недорецензировали, чего-то недодали.

Отчего так? Когда создавалось Советское государство, были введены звания для нашего брата. Скажем, народный артист республики. Естественно, хотели тем самым отделить буржуазное искусство от социалистического. Одними из первых новые звания получили Ермолова и Шаляпин. Они, действительно, были всеобщими кумирами.

Но дальше завели уйму званий: заслуженный, народный республики, народный СССР и т. д. Появились Ленинские премии, Госпремии, звезда Героя Социалистического Труда. Часто, в особенности в годы сталинщины, подобными наградами отличали любимчиков. Замечательным артистам и литераторам тоже кое-что иногда перепадало. Но я никогда не забуду, как внеочередным постановлением Сталинскую премию присудили фильму «Щит Джургая». Кто сейчас помнит этот фильм?

Самое трудное для художника — заработать имя в народе. Мне кажется, должна быть изменена система поощрений в искусстве. Желанны профессиональные премии! Премии, которые даются коллегами, — «Оскар» Американской киноакадемии, европейский «Феликс», наша «Ника», ибо получить одобрение профессионалов чрезвычайно трудно…

Некоторые художники меняются вместе со временем. Как правило, это — процесс медленный и мучительный, это естественное развитие для честного творца. А иные перерождаются мгновенно, ради выгоды. Тут уж — приспособленчество. Да и в нашей прессе наряду с людьми чистыми и честными выступают конъюнктурщики. Можно ли ждать от них справедливых оценок?

А иной раз читаешь статью о новом фильме — вроде все верно. Когда же посмотришь на подпись, то трудно сдержать возмущение: «Боже, да у этого человека руки по локоть в кинематографической крови. Скольким фильмам помешал родиться сей идеологический акушер! Скольким учинил членовредительство!»

* * *

Посмотрев картину «Предсказание» в ленинградском Доме кино, мне позвонил Собчак, с которым мы были мало знакомы: «Я в восторге. Как угаданы грозовая атмосфера времени и то, что нас ждало…»

Я сказал: «Вот и помогите, чтоб картину увидели в вашем городе».