Грустное лицо комедии, или Наконец подведенные итоги

Он дал на это десять миллионов рублей. Не парадокс ли? Раньше кино по приносимой стране прибыли стояло на втором месте после водки… Если б и была у меня такая цель — повлиять на политику, — то как, мне объясните, воздействовать на политику фильмом, который не встретился со зрителем? Повлиять можно только тем, что увидели. А фильм «Предсказание» зритель, по сути, не видел… И это моя постоянная боль. Я считаю, что фильм значительно лучше, чем сложилась его экранная судьба. Он вышел на экраны в 1993 году и, как многие другие, исчез в какой-то черной дыре, которых образовалось немало в те лихие годы…

* * *

У меня есть одно качество — в нем одновременно моя сила и моя слабость. Это качество — любовь к подробностям. Я сам про себя говорю: «Я подробист!» Когда я снимаю сцену, я погружаюсь в нее полностью. В сценарии она, эта сцена, отмерена определенным количеством времени: скажем, «одна минута». Но мне интересны психологические подробности поведения героев, я боюсь пропустить какие-то важные, как мне кажется, реакции исполнителей, актерские пристройки друг к другу. Я стараюсь насытить сцену крупными планами персонажей и т. д. В результате после съемки смонтированная сцена идет не одну минуту, а три. И все страшно довольны! Сцена получилась значительно богаче, нежели была написана, в ней полно нюансов, в ней дышит настроение. И я, признаюсь, тоже доволен сценой и, что греха таить, собой. Муки начинаются позже, когда я приступаю к монтажу фильма. Выясняется, что здесь в этом месте для ритма всей ленты не нужна такая подробная разработка, из-за этой сцены замедляется ритм всего фильма, ее надо безбожно сокращать. Но сцена сама по себе прекрасная, все от нее в восторге. На нее не поднимается рука. И вот тут я должен наступить «на горло собственной песне» и безжалостно сократить этот эпизод, так как от этого выиграет вся кинокартина в целом. Это чудовищно трудно, жалко губить хорошо снятую сцену, но, к сожалению, приходится… Как много дивных кусков я вынужден был выбросить прочь из фильмов из-за своей этой творческой жадности и страсти.

* * *

Я больше люблю снимать важные сцены между главными персонажами не в спокойных интерьерах, в тишине, где отсутствуют человеческие толпы, а на площадях, вокзалах, на ярмарках, на многолюдных улицах во время парадов, демонстраций, уличных событий и т. д. Очень интересно погрузить героев в кипящую людьми среду, камера следит за исполнителями, держит их в фокусе, а по переднему плану и за ними человеческое варево, которое по настроению, как правило, оттеняет переживания главных действующих лиц.

Вообще работа второго плана, так называемой массовки, очень важна. Когда второй режиссер размещает статистов в разных местах и говорит им: «Вы идете туда, а вы идете отсюда», а потом кричит: «Начали!» — и все эти окаменевшие люди ходят туда-сюда деревянной одинаковой походкой, хочется кричать: «Караул!» Ведь жизнь улицы так многообразна: по ней ходят домохозяйки из магазина с сумками, или школьники бегут с портфелями из школы, на этих улицах играют уличные музыканты, а студенты консерватории ходят с футлярами скрипок. Среди населения всегда попадаются военные или спортсмены, дети играют в классики, ездят на велосипедах, может промаршировать рота моряков, или же где-то вдали несколько человек бьют одного. А проход почтальона, разносчика, человека с рекламой? Или же работа дворника, убирающего мостовую или поливающего ее; постовой, выговаривающий нарушителю-автомобилисту, и так далее, далее, далее. В каждом кадре, где есть улица, — она должна жить, дышать всем разнообразием лиц, костюмов, персонажей, сценок. Все люди должны двигаться в разных ритмах от прогулочного до беготни. Настоящий второй режиссер владеет этим искусством безукоризненно…

* * *