Грустное лицо комедии, или Наконец подведенные итоги

Некоторые «толстые кошельки» отказывали цивилизованно, а иные, случалось, делали это по-хамски: не подходили к телефону, петляли, избегали встречи, переносили разговоры на несколько дней, надеясь, что я отстану. Секретарши врали мне о командировках, переговорах, загруженности своих шефов, которых для меня никогда не было на месте. Некоторым я звонил каждый день в течение месяца или двух. Я всех их помню — и начальников, и вышколенных преданных секретарш, боявшихся потерять работу. Я никогда не был более угнетенным и подавленным, чем в этот период. У меня на руках был съемочный материал, из которого мог бы получиться хороший фильм, но это никого не интересовало. И я еще раз поклялся себе, что никогда больше не стану снимать фильмов, ибо не хочу еще раз подвергаться подобным унижениям. Может, через несколько лет, вероятно, и найдется кто-то, кто захочет помочь. Но ведь до этого надо было дожить, а такой гарантии я дать в силу возраста уже не мог.

Однако нашлись люди, благодаря которым фильм все-таки состоялся. Это прежде всего Михаил Швыдкой, настоящий патриот нашей картины. Он помогал всячески, звонил огромному числу людей, которые могли хоть как-то нам посодействовать, подписывал письма о помощи директорам музеев, где мы снимали, представителям президента, губернаторам. Михаил Ефимович оказался нашим добрым гением, его содействие, дружеский локоть я ощущал все время. Его доброе отношение помогло мне чрезвычайно.

Михаил Рудяк, глава «Ингеокома» (к сожалению, так рано ушедший из жизни), Владимир Коган, руководитель индустриально-промышленного банка, — их дружеская и финансовая поддержка вытащили меня, если говорить честно, из пучины отчаяния. Благодаря им я не стал мизантропом. Этим всем людям удалось спасти не только фильм, но и мою веру в человечество.

Однако я хотел бы вернуться еще к некоторым авторам нашей ленты.

Я сделал пятнадцать фильмов с композитором Андреем Петровым. И эту ленту намеревался делать с ним. Но мы не совпали в сроках. Андрей взял какую-то большую работу за рубежом. И я обратился к другому композитору. На Алексея Рыбникова я положил глаз (вернее, ухо) давным-давно. Я послал Алексею Львовичу сценарий с предложением «руки и сердца». Он благодарно откликнулся, и мы принялись за работу. Рыбников — изумительный мелодист, он очень тонко чувствует эпоху. В нашей картине это было очень важно. Алексей Львович — мастер, которому подвластны любые музыкальные жанры и стихи, он владеет большими и малыми формами.

Рыбников наполнил ткань фильма дивной музыкой: и нежной, и печальной, и праздничной, и трагической. Его вальс на катке очарователен; куплеты Сесиль радуют душу; молитва сумасшедших — пронзительна; народная песня — красива и этнографически точна; мелодию к «Свинопасу» мы называли между собой хрустальной; а фортепьянная пьеса «Тема Генриетты» — просто чудо. Его музыка напоила картину душевностью и болью, грустью и весельем. Мелодии Рыбникова одновременно как бы из той, андерсеновской, эпохи и очень созвучны нашему веку. Алексей Львович — подлинный соавтор картины, внесший в нее свою неповторимую и яркую индивидуальность, невероятно обогативший нашу общую работу.

Не могу удержаться от восхищения вдохновенной работой Натальи Ивановой — нашего главного художника по костюмам. Я давно считаю Наташу лучшей «одевальщицей» нашего кино. Мы вместе трудились, делая «Жестокий романс», «Ключ от спальни», «Старые клячи». Наташа — красивая, спокойная, надежная, ей ничего не надо говорить два раза, сотрудничать с нею — радость! Ее работа в фильме об Андерсене колоссальна как по количеству костюмов, так и по придумке моделей и их исполнению.