Грустный день смеха

Она не стала читать мне мораль, что обязательно сделала бы моя мать, а просто вздохнула и сказала, что нас ожидают неприятности, что завхоз ходит по квартирам учителей и потрясает сорванной стенгазетой. Замазка — еще куда ни шло, а вот за стенгазету обязательно Витальку исключат, несмотря на то, что она учительница в этой школе. Мне же и думать нечего учиться там. Далее она сказала, что из-за меня у моего отца могут быть серьезные осложнения…

— Какие? — удивился я. — Он-то тут при чем?

— Ну как же… ты уже не маленький… должен понимать… он ведь…

— Он партизан.

— Разумеется, — поспешно согласилась она. — Но я слышала, ему не дали до сих пор паспорта… Люди такие жестокие, начнут болтать, что это он тебя так воспитал…

Я похолодел. Такой неожиданный поворот не приходил мне в голову.

— Он воевал во Франции. У него награды есть… даже благодарность французского правительства. Я сам видел.

— Не сомневаюсь. Но лучше бы вы ее не срывали.

— Что же вы посоветуете?

Она долго молчала, только слышалось хлюпанье воды…

— Вот если бы вы не сами пошли, а вас кто-то послал… — сказала она не оборачиваясь.

Я сразу понял все. Ее подослал Виталька. Это его работа. Я представил, как все было: он стал угрожать, что напишет отцу про этого… в белой рубашке, который принес полевые цветы, и заставил ее уговорить меня.

— Нет! — сказал я. — Это подлость!

Она уже кончила стирать и стала укладывать белье в таз. Она согласилась, что это не совсем красиво, но когда речь идет о благополучии стольких людей… В конце концов, можно сделать механический подсчет — один человек или две семьи. Причем этот человек даже никогда не узнает. Она постарается сделать так, чтобы его не вызывали, не ходили домой…

Бедный Комендант… Он и не знает, что вокруг него вдруг столько сплелось…

— И потом — кто он такой? Известный в поселке бандит, вор, хулиган.

— Нет, нет… Комендант не такой…

— Ну, сделай это ради меня, — сказала она совсем как девочка и заплакала. — Сделай…

Она сидела на земле, поджав колени, и ее узкие плечи дрожали. Мокрые волосы рассыпались по плечам. И мне вдруг стало очень жалко ее…

— Ну хорошо…

Все равно завтра-послезавтра мы будем далеко отсюда.

Тевирп!

— Я видел, как ты нес таз, — сказал Вад.

— Видел так видел.

— Это она тебя попросила?

— Да.

Разговор зашел в тупик, и мы стали смотреть в окно. Ваду, видно, многое хотелось сказать мне, но он сдерживал себя.

— Завтра надо бежать, — сказал я.

Вад подумал.

— Почему?

— Так… надо… Вдруг отец вернется раньше.

При слове «отец» Вад вздрогнул.

— Может быть, он сопьется.

— Он не сопьется. Он был во Франции, там сколько вина, и то не спился.

— Тогда, может быть, он влюбится… Видел, какая Виталькина мать красивая? Не то что у нас.

Вад оживился. Ему очень понравилась эта мысль.

— Вот здорово было бы! Ха-ха-ха! Виталька Ерманский… Вот бы покрутился, ложкой по лбу — р-раз!

Я представил себе Витальку под пятой Диктатора, и мне тоже стало смешно. Смеясь, я машинально продолжал смотреть в окно. Кто-то подошел к нашей калитке и стал открывать ее. Калитка открылась, и я увидел дядю Авеса собственной персоной, тащившего чемоданы. Пока мы таращили на него глаза, дядя Авес пересек двор и поднялся на крыльцо. Я посмотрел на Вада, Вад посмотрел на меня.

В это время дверь распахнулась и на пороге появился дядя. У него был очень сердитый вид. Авес Чивонави поставил на пол чемодан. Это был наш пропавший чемодан.

— Д-з-з-з, — сказал дядя Авес.

Я глянул дяде в рот и обомлел: рот был полон лошадиных железных зубов, в которых отражались наши окна.

Дядюшка продолжал сердиться и что-то говорить, но его челюсти издавали лишь скрежет, как забуксовавший трактор. Пробуксовав с минуту, Авес в сердцах плюнул и стал вытаскивать изо рта металлические челюсти. Челюсти не вытаскивались. Дядя злился. Я догадался принести нож, и дядя Авес, осторожно постукивая ручкой себе по зубам, освободился от челюстей. Без челюстей дядюшка шипел, как гусь, но все-таки его можно было понять.

— Тевирп! — сказал дядя сердито. — Река Хунцы. До самого Новороссийска искал вас по всему поезду, чертовы трюфели! Жрать нечего, денег нет, в руках чемодан с порохом. Избавиться от меня хотели? Диверсантом сделать? Где родители? Я им все выскажу!

Узнав, что родители уехали за козой и мы тут хозяева, Авес Чивонави сразу пришел в хорошее расположение духа.

— Ну ладно, — прошипел он. — Тащите шаматье, а там видно будет, река Хунцы.

Во дворе, моя чугун, мы стали с Вадом совещаться. Вопрос обсуждался старый: кто дядя Авес? Материн ли он брат или какой-то проходимец? Вад стоял за брата, я — за проходимца.

— Все-таки ведь он приехал, — говорил Вад. — И чемодан притащил.

— В чемодане все и дело. Сначала он его спер, а потом увидел, что там порох, и решил вернуться.

— Зачем?

— А что, ему плохо у нас было? Ел, спал, ничего не делал. Может быть, дядя Авес особая разновидность бандита. Так сказать, бандит на пенсии. Сил уж нет, здоровье шалит. Вот он и удалился от дел, ездит, выискивает доверчивые семьи, прикидывается каким-нибудь родственником. Помнишь, отец говорил? А заметил, рожа какая подранная? А зубы куда делись?