Грузия. Перекресток империй. История длиной в три тысячи лет

Тем временем Красная армия приближалась по Черноморскому побережью, и в Батуми потоками бежали отступающие белые солдаты, неохотно пропущенные через Мингрелию грузинскими властями. Серго Орджоникидзе уже хвастался, что к 15 мая Красная армия вступит в Тбилиси. В Осетии вспыхнуло еще одно большевистское восстание, которое грузинская армия с большим кровопролитием подавила. Британцы решили все-таки остаться в Батуми, и в мае 1920 года генерал Милн приказал всем грузинским войскам покинуть город; но через месяц, когда грузины угрожали взять Батуми силой, полковник Стокс отменил это решение и вернул город.7 мая настало, пусть только для оптимистов, временное облегчение, когда Сергей Киров, представитель Советской России и соратник Сталина, неожиданно предложил Грузии признание и мирный договор в обмен на свободу действия для «революционного комитета» внутри Грузии. Этим «облегчением» Грузия была обязана Польше, вторгшейся в Украину, полностью изменившей военную обстановку и заставившей Ленина искать мира на южной границе. Но британцы сочли советский мирный договор хорошим предлогом, чтобы бегством спасти положение. (Ночью без предупреждения британцы отцепили от эвакуационного поезда вагон с невестами британских офицеров; одна Амирэджиби, в отличие от остальных грузинских «княжон», спряталась в мужском вагоне и доехала до Англии, откуда ее сын Ричард Амирэджиби потом вернулся в Грузию и женился на филологе Мзекале Шанидзе.)

Парижская конференция Грузии ничего не принесла. Грузинская делегация под руководством Акаки Чхенкели и Нико Николадзе поехала в Берлин, где опять получила обещания, что Германия их признает и похлопочет за них перед Россией. В сентябре 1920 года полковник Стокс помог министру иностранных дел Гегечкори лоббировать Рим и Лондон, где его заставили целый месяц дожидаться аудиенции. В то время как правительства уклонялись от признания Грузии, европейские социалисты усердно поддерживали ее. Подруга Герберта Уэллса Одет Кён (Keun) опубликовала восторженную оценку грузинских мужчин и грузинской власти[299]; осенью 1920 года делегация европейских социалистов, среди которых были Рамсей Макдоналд и Карл Каутский, объездила Грузию и обратилась к депутатам парламента в Тбилиси. Великобритания начала намекать, что подумает о признании, если Грузия будет относиться примирительно к Советской России и если остальная Европа тоже согласится на де-факто признание. О де-юре признании никто не хотел упоминать до 1921 года. Напрасно Эвгени Гегечкори взывал к Лиге наций: всего лишь десять стран (а из крупных держав только Италия) проголосовали за включение Грузии. Надо было получить шестнадцать голосов, чтобы стать членом Лиги.

После майского договора с Советской Россией возникла надежда, что Ленин даст Грузии ту степень свободы, которой пользовались прибалтийские государства и Финляндия. Договорившись с Россией, Грузия якобы выполнила условия, поставленные Великобританией для признания. Но когда в апреле 1920 года Красная армия вторглась в Азербайджан, возобновилась угроза самому существованию Грузии; хуже того, в ноябре, после неудачной войны с Турцией и несмотря на поддержку Соединенных Штатов, Армения также была оккупирована Красной армией.

Лето 1919 года казалось идиллией и зарей новой жизни: Грузия цвела под британским надзором. Несмотря на инфляцию и резкое сокращение импорта и экспорта, страна чувствовала себя благополучной, особенно по сравнению с Советской Россией. По мере того как грузинский парламент раздавал национализированные поместья, крестьяне становились фермерами. В Тбилиси, Кутаиси и Батуми возродилась культура: русские актеры, художники и поэты — Осип Мандельштам, Илья Зданевич, — подружившись с грузинскими художниками — Давитом Какабадзе, Ладо Гудиашвили, — нашли здесь убежище от холода, голода и грозной Чека. Грузинская, русская, даже армянская, азербайджанская и иранская культуры слились со свежими европейскими веяниями. Поэты, познакомившиеся в Париже с Аполлинером и Пикассо, воссоздали на выставках, концертах и выступлениях в тбилисском Фантастическом кабачке и в бесчисленных недолговечных журналах убедительное подобие парижской жизни.