Грузия. Перекресток империй. История длиной в три тысячи лет

Жизнь грузинских крестьян и партийных деятелей перевернул сталинский «великий перелом» 1929 года, поработивший крестьянство, чтобы финансировать создание советской промышленности и военной мощи и создать нужный для такого подвига городской пролетариат. Как и в других республиках, крестьянство разделили на бедняков, которые станут крепостными XX века, кулаков, которых лишат всей собственности и переселят, если не перебьют, и на середняков, которых, скорее всего, лишат собственности. В этом хождении по мукам, унесшем за четыре года, по всей вероятности, десять миллионов, Грузия, где выращивалось относительно мало хлеба, страдала меньше, чем Россия или Украина: из крестьян всего 1–2 % числилось кулаками (Абхазия, которая, по словам Лакобы, уже была равноправной, почти совсем избежала коллективизации). Но первое «головокружение от успехов» отразилось и на Грузии, где крестьяне, так же как в России, не сдавали, а резали скот и летом 1930 года уходили из новых колхозов. ОГПУ управляло всем ходом коллективизации — в конце 1930 года оно докладывало, что Грузия потерпела катастрофу: 41000 голов рогатого скота, 36000 баранов и 60000 свиней были истреблены крестьянами[325]. Тракторы и оборудование, обещанное новыми МТСами, не были доставлены; новые колхозники бастовали. В колхозах дома председателей поджигали и активистов избивали; ОГПУ приходилось спасать заложников и партийных. Обездоленные кулаки занялись бандитизмом. Реденс и Берия попросили прислать тысячу вооруженных солдат, 30 пулеметов, 500 гранат и 300000 пуль, чтобы подавить крестьянские волнения[326]. Решили задержать не больше 500 кулаков и не больше 500 меньшевистских диверсантов; в 1933 году всего лишь 300 кулацких семей переселили из Грузии в Сибирь. Коллективизация проводилась медленно: к 1932 году в колхозы вошла только четверть всех крестьянских семейств и только к 1937 году — три четверти.

Москва сочла, что в Грузии партия дала промах и уже в конце 1929 года сняла Орахелашвили с женой; на пост первого секретаря Закавказья назначили русского и перевели грузинские кадры в Украину, Среднюю Азию и Москву. Бесо Ломинадзе, критиковавшего Сталина, перевели на Урал, где Орджоникидзе смог несколько лет сохранять ему жизнь (Ломинадзе в 1937 году самоубийством опередил арест и расстрел). Все эти перемены расчистили путь Берии к власти; к августу 1931 года он наконец получил место в коллегии всесоюзного ОГПУ. Уже в июле этого года Орджоникидзе обсуждал со Сталиным и Лакобой, можно ли передать Закавказье в руки этого тридцатидвухлетнего выскочки. В архиве Лакобы (теперь находящемся в Гуверовском институте Стэнфордского университета) сохранилась карандашная стенограмма совещания:

12 июля я застал Кобу [Сталина], Серго и Ворошилова. Произошел следующий разговор (диалог):

СЕРГО: Что, вышибаете Мамию?

Я [Лакоба]: Нет, мы его не вышибаем.

СЕРГО: А кто его вышибает?

Я: Он сам себя вышибает.

СЕРГО: Как это он себя вышибает?

Я: Мамия никого и ничего не организует, никого не призовет к порядку, он хочет, чтобы все делалось само по себе. <…>

КОБА: А Берия подойдет? В Закавказье?

Я: Единственный человек, который работает по-настоящему, — это Берия. Мы можем быть пристрастны к нему. Это вам виднее. Я могу сказать только одно.

СЕРГО: Берия молодец, работает.