Вся власть в Грузии в принципе сосредоточивалась в руках первого секретаря Закавказского краевого комитета ВКП(б) Мамиа Орахелашвили, который отвечал перед московскими грузинами Орджоникидзе и Сталиным. Закавказским
Берия, репрессировав в Грузии социал-демократов, меньшевиков, православных и свободомыслящих интеллигентов, подражал Менжинскому в Москве, но там, где это можно было сделать безнаказанно, он подстраивал советскую политику под грузинские обстоятельства. Больше всего нужно было произвести на Сталина хорошее впечатление и предотвратить распространение врагами слухов, что в 1919 году он был не показным, а настоящим агентом азербайджанских националистов. Берия, как и другие коммунисты, был вынужден хотя бы временно терпеть фактическую независимость Абхазии и ее вождя Нестора Лакобы, которому Сталин доверял и покровительствовал, как никому другому. Для Сталина Абхазия осталась последним островом спокойствия и благополучия, где можно было самому отдыхать, вознаграждать друзей и изолировать врагов, поэтому вплоть до 1936 года Абхазии разрешали не участвовать в классовой и экономической борьбе, опустошающей остальной Советский Союз.
Своим восхождением Берия был обязан главным образом безалаберности грузинских партийных вождей — Петрэ Агниашвили, Мамиа Орахелашвили с женой Мариной, Михеила Кахиани. Партийцы старались быть предприимчивыми, разрешив в одно время торговлю землей, а в другое — слив частные фермы в кооперативы. Подписывали контракты с американским бизнесменом Авереллом Харриманом, чтобы отстроить Поти и вывозить марганец. Но даже к 1927 году грузинская промышленность и сельское хозяйство производили меньше, чем в 1913-м. Новых путей сообщения и новых заводов не было, только новые гидроэлектростанции поднимали уровень жизни. Правительство Орахелашвили потворствовало краже государственных фондов, вымогательству и кумовству. После мусульманского бунта 1929 года Аджария стала фактически неуправляемой. В Абхазии Лакоба оставлял безнаказанным целый ряд убийств и злоупотреблений властью (в любом случае, пока Сталин был привязан к Лакобе, грузинские власти не могли избавиться от него).
Но в расслабленной и попустительской атмосфере расцветала культура: грузинские историки, лингвисты, прозаики и поэты, художники, композиторы, режиссеры и кинематографисты лихорадочно творили. Благодаря выставкам, переводам, обменам делегациями писателей, театральным декадам грузинская культура становилась известной не только в СССР, но и в Европе. Расцветало высшее образование: из Тбилисского университета вышло новое поколение историков, искусствоведов, физиков и биологов, так что конец 1920-х и начало 1930-х можно считать возрождением. Марксистская доктрина, судя по всему, меньше препятствовала ученым в Тбилиси, чем в Москве.
Внутрипартийная борьба также слабее отражалась на Грузии, чем на остальном СССР. Хотя и в Тбилиси приверженцев Троцкого исключали из власти, их было мало; в Закавказье незачем было бороться со сторонниками Зиновьева, Каменева или Бухарина, которые на Грузию мало влияли. Тех, кто ругал Сталина или Орджоникидзе, изгоняли из партии, но часто через некоторое время прощали и принимали назад. Но в Грузии особенно заметна была смена поколений. Старые большевики, например Махарадзе и Ломинадзе, либо уходили на задний фон, либо занимали должности в других республиках СССР или даже в Коминтерне; из рядов комсомола и