С 1953 года Грузия, как и весь Советский Союз, постепенно оправлялась от крайней нищеты: крестьянам разрешили кормить свои семьи и продавать на рынке овощи и фрукты; были сняты запреты на передвижение, чтобы собрать рабочие силы на такие проекты, как тбилисское метро. Высшее образование развивалось, но московская оттепель 1954 года слабо отражалась на Грузии, где журналы и издательства томились под строгим партийным контролем, в отличие от России, предоставившей Союзу писателей некоторую степень автономии. В правительстве Мжаванадзе грузин больше всего волновала коварная русификация: на новых заводах кадры были русскими, на турецкой границе, укрепленной на случай агрессии со стороны НАТО, служили большей частью русские отделения, презрительно третировавшие товарищей-кавказцев; везде, особенно в Абхазии и в Южной Осетии, распространялись кириллица и русский язык. Видно было, что Мжаванадзе и Инаури подчинялись прямо Москве и не смели или не хотели брать инициативу в свои руки. Народное возмущение вспыхнуло на футбольном матче: 4 апреля 1954 года, когда тбилисское «Динамо» играло против московского «Спартака», антирусскую демонстрацию подавили огнестрельным оружием, унеся двадцать жизней.
«Секретный доклад» Н.С. Хрущева 25 февраля 1956 года на XX съезде КПСС был прочитан почти во всех военных частях, партийных комитетах и колхозах. Вместо тайны получилась взрывчатка. Русские считали, что Хрущев разоблачил убийства и ложь 30-х годов, оправдав себя и своих коллег, обвинив Сталина и тех, кто потворствовал террору, — мертвых или уже не в чести. Грузинам же казалось, что речь была несправедливо нацелена на Лаврентия Берию и на Грузию, как будто только они отвечали за все мучения СССР. Какой исковерканной и наивной ни кажется реакция, грузинские студенты и школьники не могли иначе реагировать на «тайную» речь: все их воспитание было направлено на то, чтобы они научились равно обоготворять и Сталина, и Грузию. Разоблачения в Москве наравне с русификацией принимались как колониальное давление. 5 марта 1956 года, в третью годовщину смерти Сталина, студенты начали класть цветы у его памятника (который уже наметили на слом); на набережной Куры толпа зевак вдруг превратилась в демонстрацию, длившуюся почти пять суток и втянувшую чуть не десять тысяч граждан, и не только тбилисцев. В город въехали кагэбисты и красноармейцы. Вечером 9 марта одна группа попыталась захватить главный телеграф и радиостанцию, чтобы известить весь мир о том, что случилось. Солдаты под командованием генерала Гладкова пулеметами скосили более двадцати демонстрантов, но неусмиренные студенты грозили взять Дом правительства штурмом, начали осквернять портреты таких вождей, как Микоян, и требовать восстановления независимости, даже венчания Вячеслава Молотова на престол. Москва, уже тридцать лет не видавшая такого мятежа, готовила на бакинском и ростовском аэродромах самолеты, чтобы бомбить Тбилиси. Всю ночь напролет солдаты патрулировали улицы, стреляя в подозрительную молодежь, разгоняя толпы на набережной и на главных площадях. Студенты наносили контрудары, набрасываясь на армейских офицеров; одна группа похитила ГАЗ-69 и с тремя кровавыми знаменами в руках поехала в Гори, откуда в ответ приехали в Тбилиси три автобуса с демонстрантами[352]
. И в других городах собирались около памятника Сталину: 2000 в Сухуме, 2500 в Кутаиси, 1000 в Батуми; но там начальство решило не вмешиваться, пока ситуация сама по себе не уладится. (Потом тбилисские власти объявили абхазскому обкому и сухумскому горкому выговор за «растерянность и благодушие, [