Губернатор. Повесть и рассказы

Еленучча внутренно улыбается, и явная, слава богу, пришедшая снова радость колышется в сердце: пусть видят, как она хороша. У поворота дороги, идущей террасами в гору, остановилась, как будто для того, чтобы еще раз взглянуть вниз на море, и усмехнулась: стоят как вкопанные, иностранцы и смотрят на нее. Один, высокий, и молодой, и красивый, с стройными ногами навел бинокль. Если ласково и призывно взглянуть на него — пойдет ли он к ней? Встревожится ли? Конечно, пойдет. С иностранцами остановились их женщины: жены и дочери. У них смущенные, молчаливые улыбки.

«Куда вам до меня, несчастные?» — думает Еленучча.

А подруги, окружающие ее, как свита, говорят:

— Смотри, Елену, нас снимать хотят.

В самом деле один из иностранцев осторожно, боясь спугнуть, стал направлять в их сторону раздвижной аппарат. О чем-то сразу там, внизу, заговорили.

Еленучча повернулась, поправила упавший, не высохший, похожий на шелковистую веревочку локон и пошла в гору, дальше. Прошла еще один поворот и опять на площадке остановилась. Взглянула: иностранцы все еще там, на старом месте. Она взглянула на них, улыбнулась и приветливо махнула им рукой, прощаясь. И этот жест разбил там молчание: замахали шляпами, обнажились то лысые, то волосатыс головы: и слышен был оттуда непонятный и неясный разговор.

Фотограф умоляюще сложил руки и знаком просил Еленуччу не трогаться с места.

— Пойдем, Елену, — страдая, сказала Мария, — стоит ли, чтобы всякая ерунда снимала нас?

— Пусть, — ответила Еленучча и крикнула: — снимай, уж если так хочется.

И сказала подругам, как старшая своим ученицам:

— Приедет к себе в Англию, привезет снимок, и все будут спрашивать: где это вы сняли этих девушек? Вы их снимали, спросят, после купанья? Видны еще следы воды на волосах.

Еленучча думает:

«Какой хороший вопрос: где живет эта девушка?»

Иностранец внизу спешит, расходует все свои пленки, щелкает и волнуется, как бы не ушли.

А Еленучча думает:

«Я уже девушка. Я — девушка».

И говорит, вслушиваясь в слово, будто оно — незнакомое:

— Девушка. Девушка.

У фотографа в одном аппарате заряды, видимо, кончились. С левого бока он достает другой, с двумя стеклами, как большой биноколь, и опять наводит, и все суетятся, все показывают, как снимать, все вмешиваются в работу, дают советы, а фотограф сердится, краснеет и ругается.

Это хорошо, весело, смешно — и Еленучча смеется, а там внизу пользуются случаем и все наводят стеклышки, которые похожи на темные глаза.

Как весело! Подруги умирают от зависти. Жаль, что нет здесь другой Анны, дочери Скалити: та Анна хвалится, что она — самая красивая девушка на острове.

Еленучча говорит потихоньку, — так, чтобы не слышали подруги:

— Нет! — Я самая красивая девушка на острове.

И вдруг чужой, незнакомый голос отвечает где-то там, в глубине сердца:

«Не хвались, как глупая Анна. Русская синьора покрасивее тебя».

Сжалось сердце, и противным показались все эти волнующиеся внизу форестьеры.

Как сжалось сердце! Как ему больно!

И накатываются на глаза слезы, и медленно уходит Еленучча опять в гору и уже не останавливается на новом повороте, чтобы посмотреть вниз.

Разошлись подруги по домам. Осталась она одна.

Тяжелы ноги. Мешают руки. Уйти бы и лечь куда-нибудь в траву. Где высокая трава? Высокая трава там, у фаральонов. Еленучча сворачивает с прямой дороги, с трудом идет по тропинке: шуршат скатывающиеся камни. Никого нет. Города не видно за горой.

И ложится Еленучча в густую и прохладную траву. Закидывает руки за голову. Выпачкается платье? Будет ругать мама? Пусть!

«Я красива?» — думает Еленучча и чувствует, как глаза ее застилаются слезами и это мешает смотреть в небо. Она потихоньку, рукавом, вытирает их и глядит прямо в небо, которое, как шелковая занавеска в алтаре, скрывает от людей бога.

Еленучча говорит богу:

— Зачем ты дал мне красоту, если ее никто не любит? Эти англичане с фотографией? Но зачем они мне? Зачем?

…Облака — беспокойный народ: им все нужно; они, плавая, озирают всю землю, все земные порядки, всех людей, — видно ли им с высоты, как плачет от горя самая красивая на острове девушка?

X

А ночью не спится. Как томительно долга и скучна ночь! Простыни то и дело сбиваются, и лежать на них неудобно и жарко.

На широкой постели, чуть освещенная из коридора падающим светом, спит мать. Маленькая, седенькая, она спит, как ребенок, — положивши кулачок под голову. Устала за день. Из соседней комнаты слышно легкое похрапывание отца.

Необычно в темноте светит зеркало. Через окно падают на пол странные, неспокойно, как в тесной клетке, ползающие лучи луны.

Под луною спит остров. Хорошо теперь идти вниз к морю. Зачем ночью свет? Днем он нужен для дела, — а ночью? Может быть, теперь поют сирены? Луна расщедрилась и сыплет серебро в воду без счету. Серебро волшебное: возьмешь в руку, — растает. Только колдуны, знающие особые слова, тут могут забирать его горстью в кошелек и потом расплачиваться где угодно.

А сна нет. На часах только два.