Гудки паровозов

— Либо печень болит, либо гвоздь проглотила. Сводите к ветеринару. Пусть анализ крови сделает.

Еще выпил стопку и осмотрел Нэльку.

— Режь, директор. Явно, острый предмет в нутрях у коровёнки.

«Резать»… Советы я тоже могу пачками давать. Ты то пойми: Нэлька для меня, для супруги Елизаветы Никитичны и для ребятишек как член семьи. И это не все. Зарежешь — мясо в город вези, на базар. Время летнее, быстро портится свежатина, придется продавать по дешевке и докладывать денег, чтоб другую корову купить.

Без коровы нельзя, уважают молочко ребятишки. Н-да, корову покупать… Дом ремонта требует. Миша в пятый класс перешел. Надо школьную форму приобрести и в город на квартиру определить. На все денежки подавай.

Тухнет папироса. Смыкаются веки. Из теплой темноты выдвигается морда Нэльки; карие с кровавинкой глаза смотрят преданно, покрытый молочной слюной язык слизывает отруби с влажного носа.

* * *

Перед спуском в овраг Сашуня услыхал рокот мотора. Похоже, что кто-то завел его «победу». Кинулся сквозь осинник. Гром сапогов, хруст камней, хлопки лопушника. Украли машину, украли! За что страдал? В Новосибирск за нею ездил, своим ходом гнал две тысячи километров, измучился, страху натерпелся. Вернувшись домой, храбреца из себя строил. Марье, жене, рассказывал небылицы. И чаще других про медведя: будто перепугал до полусмерти косолапого, переносившего через брод улей, украденный на пасеке.

Остановился, повернул ухо к дороге. Уплывает в горы ноющий хрип машины. Сейчас она заглохнет, сейчас. Ключа у похитителя нет. Вставил какую-нибудь расплющенную проволочку, оттого и барахлит зажигание. Догонять, догонять, догонять.

Подошвы скользят по галькам. В локти как электричеством ударило. Впереди взметнулись радужные кольца и распались на меркло-зеленые точки. Вскочил и дальше. Сорвало веткой фуражку. Пролетел под кронами ветел. Простор! Со склона сверкнуло сварочной звездой. Прищурился. Разглядел, что лучи солнца разбрызгиваются о ветровое стекло «Победы». А та неизвестная легковушка, напугавшая его, подает из лесу шмелиный бас.

Сашуня стряхивает песок с брюк, заправленных в чешуйчатые голенища, и пинает в отзывающиеся упругим звоном колеса.

— Получай, собака! Переполохала. Йех, йех, йех!

Вид у него радостный, рубиновы щеки.

С минуту он, приникший к носу машины, гладит ее крыло, шероховатое от выправленных вмятин: как-то задело на переезде паровозом.

После он выдернул за шарик выдвижную антенну, и она закачалась, тонкая, никелированная. Жужжанье, треск, писк сменил в приемнике старческий голос. Он наставлял, какие профилактические меры должны принимать люди, чтобы не заболеть гриппом.

«Сам употребляй антибиотики и сульфамидные препараты, — лукаво возражал Сашуня говорившему. — Нам известны более действенные средства».

Вкусно пощелкивая языком, он достал из багажника бутылку «Столичной», замотанную в поношенные брюки. Покамест обкалывал сургуч и вышибал пробку, диктор сообщил, что Аденауэр решил остаться на посту канцлера Западной Германии. Сашуню возмутила вероломность Аденауэра.

В стакане оказались земляные крошки, Сашуня протер его углом полы и внимательно выслушал информацию о забастовке металлистов департамента Луара. Он повеселел, подтянулся: со школьной скамьи любил французских рабочих. Он мечтал встретить хотя бы одного из них, чтобы по русскому обычаю, в застолье, потолковать по душам о разных разностях, происходивших на земле.

Водка холодила руку сквозь грани стакана.

— Будем живы, — сказал Сашуня и выпил.

Ничего мучительней одиночества не было для него. Захотелось разыскать Мосачихина. Поехал туда, к краю горы, куда ушел горновой. Мосачихин прятался за плитой яшмы, стоявшей торчком, и пускал по водопадной кипени искусственную мушку. Он запретил Сашуне приближаться.

— Международные известия привез. Или ты не интересуешься политикой?

— Приблизительно в такой же мере, как и ты сивухой.

— Думал, коль ты профсоюзный вождь домны, тебе интересно узнать про забастовку тридцати пяти тысяч металлистов Франции.

— Соберемся у костра, тогда…

— Чего-нибудь поймал?

— «Чего-нибудь»? Поймал. Кого-нибудь.

— Ты меня не поправляй. Не хуже твоего русский язык знаю. Даже министры неправильности в ударениях допускают.

— Брось разводить антимонию.

— Исчезаю. Извини, ради бога. Того бога, который в Греции был. Бога спиртных напитков. Как его? Недавно в численнике читал. Ну, дьявол с ним.

Сашуня оттолкнул пальцем клинышек оконца.

— Я больше по поводу твоей жены… Добротный муж, добротные дочки… Эх, не умеют люди ценить свое счастье.

— А в чем дело?

Мосачихин вскочил. Поза умоляющая. Куда, дескать, торопишься. Обскажи что и как.

— За последнее время в парфюмерном магазине, где твоя жена работает, какой-то парень в военном кителе возле прилавка ошивается.

Сашуня включил скорость, отъехал. Бесподобно подкузьмил Мосачихина. Заядлого рыболова из себя корчил. Не надеешься на красивую оторву Лельку. Сбил спесь, сбил.

* * *