Гул проводов (СИ)

— Когда ты на самом дне, у тебя нет ни сил, ни надежды выбраться. И поэтому нужен кто-то, кто тебя вытянет. Кто-то, кто поверит в тебя. Так можно было бы предотвратить поломку множество жизней и множество преступлений.

— Вы очень наивная. Тот, кто рожден на дне, с него не выберется, ведь это его родная стихия. У змеи крылья не вырастут.

— Удачное, конечно, сравнение человека со змеёй. Именно из-за таких, как ты, люди и ломаются, озлобляются на весь мир.

— А из-за таких, как Вы, не наказывают преступников, жалеют их. Детство, болезнь… Не всегда человек становится плохим из-за давления внешней среды. Внутреннюю тьму не вырвешь из себя. Разве что вместе с мясом.

— Видимо, мы никогда не поймем друг друга. Ты настоишь на своём, а я на своём. Так что сделаем вид, будто этого разговора не было, и разойдёмся. Тебе на завтрак пора.

Я рассеянно глядела ей в след. Из-за лучей утреннего солнца казалось, будто вокруг её головы был нимб.

====== О заточении и новых секретах ======

— Ну что, тебе стало легче?

Том смотрит вниз, его руки сцеплены на коленях. Он нервно прикусывает губу.

Мне снится, как мы падаем пропасть. Только вдвоем. А внизу поджидает пламенная бесконечность. И сквозь бурю боли я слышу его голос, нашептывающий мне о любви.

— Я разобью твоё сердце на тысячу мелких осколков.

И он всегда равнодушен, всегда похож на мертвеца.

— Сгинем в холодном огне. Сожжем хрустальный мост. Открой своё сердце тайнам безграничной пустоты.

 Иглы терзали меня. Тысячи, миллионы игл. Казалось, они были везде. Они даже пробирались сквозь сны.

— Ну да, мне стало легче. Кажется, лекарства помогают.

— Вот и отлично. Я могу придти через неделю?

Нет, ты не можешь. Ты напоминаешь мне о нём. Уходи, уйди, покинь мою жизнь. Стань лишь размытой фотографией, обрывком старых выцветших воспоминаний. Поди, поди прочь! У тебя такой же взгляд — наивный, доверяющий, любящий. Твои ласки как хлыст для меня. Нет, не улыбайся. Исчезни. Растворись, рассыпься на атомы.

— Конечно, буду ждать.

Он встаёт и целует меня в лоб. Его губы холодны и одновременно обжигающи. Голова болит так, что хочется оторвать её. Словно мои мозги поместили в мясорубку. Он уходит, а я с облегчением вздыхаю.

Вечер. Цветущие кусты. Мягкая полутень. Двое сидят, отвернувшись друг от друга. Влюбленные, робко тянущиеся друг к другу. Так непривычно. И так глупо. это были мы? Никто из нас тогда не знал, чем всё обернётся. Марк, о Марк, не надо было срывать с меня маску. А если бы того разговора не было? А если бы я ответила «да»?

— Ничего уже не изменишь. Так и должно было случится. Сладостное разрушение…

— Замолчи!!! Заткнись, просто заткнись, а то я проткну барабанную перепонку!

— Ты думаешь, это тебе поможет?

И он смётся. О, я знаю этот смех. Беззаботный и веселый. Будто он смеётся над очередным бородатым анекдотом.

— Мешает, да? — сочувственно спросила сзади стоящая Элли. Откуда она тут взялась?

— Ещё как, — пожаловалась я, — Покоя от него нету.

— Не пытайся просить помощи у халатов. Они запрут тебя туда…

— Это куда же? — усмехнулась я.

— Это страшное место. Клетка. Туда отводят самых неугодных. Там нет ничего, даже времени. Даже тишины. Всё становится однообразным и одинаковым, ты там даже снов не видишь. И потихоньку начинаешь забывать, кто ты такая. Ты гниёшь там. Некоторые оттуда выходили, но прежними они не становились. Хотя, все здешние прежними уже не становятся, но те особенно. Они становятся пустыми. Говорят, тени — это жители Клетки.

— Ага, я поняла, о чём ты.

— И вообще, избегай халатов. Даже Ласку. Она хорошая, она понимает нас, насколько это возможно для них. Но всё равно. Она не наша.

— Ну, что психи, что психиатры — одна малина…

— Неправда. Между Иными и нормальными огромная пропасть. Нормальный может её перепрыгнуть, но обратно он уже не вернётся. Прежней ты не станешь, даже когда выйдешь отсюда. Можно вывести Иного из лечебницы, но нельзя лечебницу вывести из Иного.

Я пожала плечами.

— Впрочем, мне пора идти! — она широко улыбнулась во все 32 зуба, сделавшись вновь улыбчивой болтушкой, — Пока-пока! Не скучай тут без меня! На ужин вновь подают ту запеканку, ты называешь её пакостью, а я её просто обожаю, так что отдай её мне. И почему её никто не любит? Вкусно же! Какая же я всё-таки странная. О, меня все называли странной. Они почему-то думали, что я буду возвражать, но я не возражала. Назвать меня странной — это как назвать веселой, общительной, непоседой… Это ведь просто черта характера!

— Да уж, поболтать ты любишь, — усмехнулась я, — В жизни ты точно не пропадёшь. А куда ты намылилась-то?  Сейчас середина ночи.

— В Клетку!

— Опа! Правила нарушаем? Какая ты безответственная, безалаберная… Мне нравится! Я с тобой!

Она хихикнула.

— Не боишься?

— Ты это спрашиваешь у той, которая режет и прижигает кожу, видит каждую ночь мертвого друга и слышит его голос днём?