Гул проводов (СИ)

Осень тут проходит тоскливо и уныло. Ночами в полых стенах слышно шуршание и скрябание. Сыростью наполнены палаты. На стенах ободраны обои, рассвет пробивается сквозь желтые шторы, а о стекло бьётся мошкара. И сад такой же: темно-зеленые заросли с блеклыми цветами, виляющие тропинки, вымощенные серым камнем, окурки, спрятанные среди кустов и скомканные записки, содержание которых разобрать невозможно. Иногда я заглядывала в окно наблюдательной палате и видела одно и то же: чистые белые стены, пол, потолок и постель, и Ворон, неподвижно лежащий сверху, скрестив руки на груди, с остекленевшим взглядом, устремленным к потолку.

 Если снаружи толпа — пестрый многоликий и многоглазый зверь, то тут у всех одинаковая одежда и одинаковые потерянные выражения лиц. Единый организм, один разум на всех. Стая, не принимающая меня в свои обьятия. Так я и скиталась, ненужная, не являющаяся частью чего-то целого. Одинокая Кошка, гуляющая сама по себе. Днём всё тело медленно, размеренно, по расписанию: подъем, процедуры, завтрак, обед, полдник, ужин, отбой и снова, по второму кругу. А ночью всё оживало, все куда-то уходили, тени плясали на стенах и пустые коридоры наполнялись новыми звуками, шорохами, смешками, шепотками. И всё это проходило меня. Я была словно в коконе. Я медленно сходила с ума в одиночку, никем не замечаемая.

Я актриса, лицедейка. Одинокая черная кошка, гуляющая по трубам и заброшенным крышам. Единственный, кто сорвал мою маску, был единственный, кто не оставил после себя ничего, кроме пустоты.

В одну ночь я металась в бреду, каждый тик часов рвал меня на части. И тогда я услышала голос у изголовья кровати:

— Напиши письмо и положи его под старым дубом, растущим возле Клетки. И тогда оно дойдёт до адресата, даже если вас разделяют тысячелетия и миры.

В комнате никого не было. Лишь запахло весной и лавандой. Я не знала, женщина говорит или мужчина, взрослый или ребенок. Обладатель был слишком далеко. Там, докуда я не смогу добраться. Там, откуда нет возврата. За Гранью.

Сад дышал свежестью. Эхо сказок и историй о населенных мирах пронизывало воздух, голосов было так много, что я не могла услышать их. У окна, ведущего в Клетку, стояла Поступь, снова и снова улыбающаяся своему Ворону. Однажды они станут свободными. И тогда я проснусь и обнаружу пустую кровать рядом со мной. Быть может, ни я, ни врачи ни вспомнят её имени. Она уйдет, забрав с собой всё, даже саму вероятность её существования.

Я пишу на бумаге под ветвями старого дуба. Листья падают мне на волосы и плечи, лунный свет разливается по мокрой траве. И тишина сопутствует мне, ничто и никто не смеет её нарушить.

Ах, не люби меня, мой милый Друг,

Ведь я вампир и кровопийца,

Уйди неведомыми тропами, забрав и свет, и звук.

Ведь я лишь лицедейка и убийца.

Мне чувства чужды, о мальчик из ночных лесов,

Я пеленована ночною мглою,

У меня сто масок, сто голосов,

Но я побеждена одним тобою.

Твердила я тебе без устали, но ты не слушал:

Беги, глупец, как от потопа, от огня,

Я сокрушу тебя, разрушу твою душу.

Беги, беги ты от меня.

Ну, а тебе не важно, всё равно.

Ты вспыхиваешь и сгораешь,

Твердишь мне о любви сквозь бег часов

Пока я ухожу от чувств пожарищ.

Я в клочья разорву трепещущее сердце,

Хрусталю подобную сожру я душу,

Но лишь когда захлопывается дверца

О мальчик-лето, твой голос я всё время слышу.

И я кладу бумагу под корни дуба. И я знаю: письмо достигнет адресата. Сквозь время, сквозь пространство, сквозь пелену смерти. Слова настигнут его. Слова, что все эти годы так рвались нарушу, словно птицы в клетке.

Дуб шелестит, он готов поведать мне историю. И я с благодарностью слушаю её.

Когда-то оно было молодым цветущим деревцем. Соцветия его печально спускались к земле. И он слушал. Внимал каждому людскому слову в вечном своём молчании. На его ветви садились птицы, соловьи воспевали его красоту, а бабочки резвились около его ветвей. И уже тогда тут был дом, люди в белых халатах, поломанные дети. Его никто не замечал, ведь оно молчало, оно всегда молчало. И лишь девочка-весна с венком в седых волосах внимала его молчанию. Она знала истории, которые волны приносили на своих гребнях. Она была из безнадежных. Она тихо скончалась в клетке, о ней мало кто вспоминал, её имя теперь позабыли, лишь дуб хранит в себе её образ. В ту ночь, когда она умерла, распустились белые цветы, слишком белоснежные среди всей этой грязи. Белые, как и её волосы.

Я уснула в его корнях, убаюканная его историей. А ночью мне снится седая девочка. Она идет по лунной дорожке, уходит вверх по холму. Я иду за ней, но что-то мне мешает. Чьи-то руки вцепились мне в ноги и не дают уйти.

— Нет, так дело не пойдёт, — смеётся она, — Ты сначала избавься от цепей. И к тому же тебе рано к нам. Ты не одна из нас.

Я просыпаюсь утром в своей кровати. За окном моросит дождь. Чужачка, гонимая отовсюду. Так смешно и так обидно.

— И ты к ним бегаешь? — спрашивает Габриэль, — Беги отсюда, беги, не оглядываясь. Это место как болото. Оно затягивает.

Я не слушаю её. Иду завтракать.