Гул проводов (СИ)

И я ждала. Считала дни, часы, минуты, секунды. И мне казалось, что этого дня никогда не наступит, я так и застряну в этом промежутке мучительного ожидания. Без снов и боли. Тикали часы, шуршали сухие листья за окном, убираемые ржавыми граблями, завывал ветер в трубах, топали сверху множество ног и гремели склянки с лекарствами. И каждый звук бил мне по ушам, но я не чувствовала ни боли, ни злости. Только скуку. Значит, вот что ожидает мертвых? Скука? Да уж.

А маслянистый чай и полужидкая каша ещё больше удручали меня. Люди вокруг приходили и уходили, болтали, кричали и смеялись, и мне казалось, что я накрыта прозрачным куполом. Я была в стороне от всего этого, лишняя на празднике жизни. Мертвецу нет места среди живых. В Ночь, Когда Все Двери Открыты я вернусь туда, где мне положено быть. В страну вечной зимы, где нет никого и ничего, где всё давным мертвом умерло и замёрзло.

— Я скучаю, — говорил Том, — Леа хочет приехать к тебе, но ей некогда.

— Ну да. Некогда. Экзамены. Учеба. Да.

— Я правду говорю. Она тоже скучает.

— По мёртвым не скучают. Их вещи сжигают.

— Ты не мертва. Ты жива. И я люблю тебя.

— У тебя есть мои фотографии?

— Да. Одна даже сейчас со мной.

Он вытащил скомканную фотографию Мы оба на заросшем лугу, с обгоревшей кожей и волосами. Это было так давно, что я сомневаюсь в реальности этого воспоминания.

— Когда выйдешь отсюда, сожги её. И смотри, как она тлеет. А пепел развей по ветру.

— Зачем ты так со мной?

— Я ещё не договорила.

— Слушаю.

— И больше никогда сюда не приходи. Забудь дорогу сюда. Забудь моё имя. Я умерла. Нет, я родилась мёртвой. Может, я и были когда-то, но больше меня нет. Я — невидимое пятно.

В его глазах показались слёзы. Они скатились по веснушчатым щекам. Но возражать он не стал. А просто поднялся, поправил помявшийся халат и ушел. Молча. И я поняла: навсегда. Знаете, что было самое смешное? То, что он не внушал мне отвращение, я не злилась на него. Но и не жалела. Как и всегда, мне было никак. При мысли об этом я рассмеялась. Если прислушаться, то в моём смехе можно было услышать крик и помощи. Один его услышал.

— Чего на помощь зовёшь? — ко мне подошел парень, которого я встретила, когда только попала сюда. Тот самый, что рисовал в воздухе фигурки.

— Я умерла, — я рассмеялась, а из глаз брызнули слёзы. Впервые. Правда, смешно?

— Ну, это не беда.

— Я мертва. И никогда не буду живой. Я много думаю об этом, но не чувствую ни страха, ни отчаяния.

— Откуда у мертвеца могут взяться эмоции?

— Вот и я не знаю.

— Тебе не о чем жалеть. Ты и живой-то никогда не была, не с чем сравнивать.

— И что мне делать?

— Умирай дальше.

— А ты живой?

— Нет, конечно. Иначе я бы не не услышал твой крик.

— Но его все слышали. Только пялились на меня.

— Смех слышали. А крик нет. Его слышат только мёртвые.

— А ты ждёшь Ночи, Когда Все Двери Открыты?

— Я не жду, я мертвый. Как мёртвый может ждать?

— Я же жду.

— Ошибаешься. Ты ничего не ждёшь.

Он развернулся, махнул рукой на прощание и потопал в сторону коридора, оставляя после себя шлейф аромата немытых волос и порошка. Корни у него ещё больше отрасли.

— Привет, пошла в задницу бабуина.

— И тебе привет, Жюли. А где парень, рисующий половые органы?

— Он плохо себя чувствует, ушлепок с облезлой задницей.

— И он тоже?

— Зима будет очень холодная, ты дрянь с немытыми сиськами. Смотри не болей и иди на хрен.

И я пошла. Только не на хрен, а в свою палату.

====== О Ночи, Когда Все Двери Открыты, гадании и уходе ======

Сначала она становилась прозрачной, похожей на дымку. Как призрак. Как видение. Как отражениях в лужах на асфальте. Сотканной из того же материала, что и сны. А потом я начала забывать некоторые факты о ней. То не могла вспомнить, из-за какого расстройства она здесь (пограничное? биполярное?), то не могла вспомнить её голос, то забывала, что она ужасная болтушка. Я обычно хорошо запоминаю лица, но в моих воспоминаниях оно было размытым, как на плохо сделанной фотографии. Она ускользает. Вместе с Вороном. Она выбрала его. Она выбрала петляющие тропинки и бесконечные лесенки. Она выбрала путь бумажного фонарика.

Без неё в палате станет одиноко, тихо и холодно. Но главное одиноко. Конечно, будет ещё Элис, но с ней мне одиноко ещё больше, чем без неё.

— Мне хочется с вами, — сказала я Элли утром, прямо перед Ночью, Когда Все Двери Открыты.

— Эта тропинка слишком узкая, трое не поместятся, — сказала она, — И к тому же, она для живых. Мертвые на неё не могут встать хотя бы потому, что не найдут.

— А я хочу быть живой, — воскликнула я тоном капризного ребенка.

Элли посмотрела на меня так, словно я предложила ей сношаться с ослами.

— Не шути так, то, что ты мертвая, не дает тебе вседозволенности.