Читаем Гул проводов (СИ) полностью

Первый лучик солнца прорезал утренние сумерки. Чары исчезли, мы вновь обычные пациенты психиатрической лечебницы. Проснулась Элис и начала гундеть, что её до сих пор не выписали.

— Осенью тут у всех обострение, — тихо сказала она мне, — А перед Хеллоуином ещё хуже.

В столовой вновь подавали кашу и сыроватые котлеты. И жирный (!) чай. Я сидела в одиночестве. Элли уже поела и куда-то ускакала. А Элис с утра кашляла и пошла к дежурным медсестрам. Габриэль подсела к девушке на инвалидной коляске, с синими короткими волосами и челкой до середины лба. Ко мне подсел парень, рисующий половые органы. За руку он притащил грозного вида девушку.

— Освоилась тут, Задающая Тупые Вопросы Невообразимая Тупица С Волосами, Похожими На Солому? — он отпил глоток от кружки с жирным чаем и принялся за набросок с женскими половыми органами.

— Ты всё-таки запомнил? Вот делать тебе нечего…

— А чем тут ещё заняться? Только рисовать половые органы и спорить с санитарами, — он тыкнул локтём в девицу, — Её зовут Жюли. У неё индейские корни, но родилась она во Франции. Хранит 200 пар носков.

— Приятно познакомиться, — любезно сказала я, — Меня зовут Сандра.

Девушка так злобно зыркнула на меня, что я втянула голову в плечи.

— Привет, бабуиновая задница, — она ослепительно улыбнулась, — Приятно познакомиться, пошла ты ко всем чертям собачьим.

— Это ещё чего за дела? — я закатила глаза.

— Это она всегда так, не злись на неё. Она просто хотела сказать, что рада познакомиться.

— Прошу меня извинить, тупая ты свинья.

— Это даже забавно, — глупо хихикнула я.

— Ничего забавного нет.

Я взглянула на рисунок. Он так быстро его закончил?

— Это чьи?

— Твои.

— Ясно.

— Я ещё нарисовал того придурка, но он выбросил и наорал на меня. Ну, придурок же, что с него взять.

Я покосилась на календарь. Всего одна неделя. А потом я увижусь с тобой. Надеюсь.

====== О фонариках, снеге и мертвецах ======

За несколько дней до Ночи, Когда Все Двери Открыты, выпал снег. Это было странно: бархатисто-черное южное небо и белые хлопья снега, опускающиеся на ещё не завядшие цветы. Траву накрыло холодное покрывало, которое, впрочем, быстро растаяло. Взрослые говорили, что будут аномальные холода. Очень, очень странный год выдался, во всем странный. Но теперь пейзаж за окном отражает моё состояние: унылое серое небо и медленно кружащиеся снежинки.

Ночью мне приснился странный сон. Поле, занесенное снегом, и бумажные фонари, поднимающиеся к небу. И кругом темнота, пронзительная и грустная, и лишь тусклый белое свечение фонарей, одних за другими покидающими умирающую землю. Я попыталась схватить один, но он растаял, как дым. Я кричала им, чтобы они подождали (зачем я кричала это фонарям?), но они все равно поднимались и исчезали в чернильных небесах. Всё меньше и меньше их становилось, а потом я и вовсе осталась одна. Куда ни посмотри, везде колющий снег и ночная темень, да теперь пустое небо. И так везде, и так будет всегда. Я одна не улетела.

Я проснулась и обнаружила слёзы на своих щеках. Кровать Габриэль рядом была пуста, а Элли задувала свечу, не обращая внимание на ворчание Элис.

— Что такое? — сонно спросила я.

Она многозначительно посмотрела. Последние приготовления?

— Мне приснилось, что бумажные фонари улетали в небо, а я осталась одна. Одна-одинёшенька на этой земле.

— Просто ты не фонарик, — сказала она.

— Увы.

Я вновь посмотрела на календарь. Осталось 5 дней.

— А где Габриэль?

— В инфекционном отделении, — ответила Элис, — Простыла. Нефиг было в одной майке и шортах на холоде шастать.

Дни таяли, как воск горящей свечи, а ночи были темными и тоскливыми, я не могла уснуть и только слушала, как холодный заунывный ветер завывает в трубе. Снег был белым, а небо было черным. А внутри меня была черная дыра, которая затягивала всё. И скоро она затянет меня. только пусть побыстрее, я так устала от этой агонии. Может, в Ночь, Когда Все Двери Открыты Марк затащит меня в мир пекла и горящей серы и мы вместе будем бесконечно гореть. Может, хоть тогда я почувствую хоть что-то, отдаленно напоминающее эмоцию. Может, тогда я возненавижу Марка или заплачу. Хоть что-нибудь. Дайте мне понять, что я жива.

— Ты не слишком режь, — говорила Элли, — А то в Клетку посадят. Там ещё хуже. Я не хочу такой судьбы для тебя, я не хочу такой судьбы вообще ни для кого.

—  Что мне Клетка! — -глухо рассмеялась я, — Я итак будто в клетке. Что мне тишина и одиночество, когда я это испытываю каждый день?

— Там минуты таят, там часы останавливаются. Клетка съедает всё, в том числе и тебя. Сначала ты разбиваешь кулаки о стены. Потом ты разговариваешь сама с собой. Потом ты сходишь с ума от скуки. А потом всё смешивается, и ты уже не понимаешь, есть ты или нет. Есть ли люди или нет? Ты умерла, или все вокруг умерли?

— Я об этом каждый день думаю. Хотя нет. Я знаю: я мертва.

— Тогда смысл себя резать?

— Не знаю. Чтобы воскреснуть?

— Дождись Дня, Когда Все Двери Открыты. Тогда ты воскреснешь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Генерал в своем лабиринте
Генерал в своем лабиринте

Симон Боливар. Освободитель, величайший из героев войны за независимость, человек-легенда. Властитель, добровольно отказавшийся от власти. Совсем недавно он командовал армиями и повелевал народами и вдруг – отставка… Последние месяцы жизни Боливара – период, о котором историкам почти ничего не известно.Однако под пером величайшего мастера магического реализма легенда превращается в истину, а истина – в миф.Факты – лишь обрамление для истинного сюжета книги.А вполне реальное «последнее путешествие» престарелого Боливара по реке становится странствием из мира живых в мир послесмертный, – странствием по дороге воспоминаний, где генералу предстоит в последний раз свести счеты со всеми, кого он любил или ненавидел в этой жизни…

Габриэль Гарсия Маркес

Проза / Магический реализм / Проза прочее
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм