Читаем Гул проводов (СИ) полностью

— Хорошенькое начало, — скрестила я руки на груди.

— Можешь не прыгать. Тогда дальше будет только хуже.

Я вздохнула, встала рядом с девушкой. Немного поразмыслив, я шагнула вниз навстречу бушующей стихии.

====== Об отпущении, нерушимых цепях и воссоединении ======

Мы сидим в большом зале, через окно на всю стену видно, как в лиловых сумерках опадают хлопья снега. На календаре февраль, 14. День всех влюбленных. Из старого радиоприемника доносится музыка. Ноги кутает плед, а рядом дымится кружка с горячим какао с кленовым сиропом. Мы снова молоды и наивны, не подозреваем о том, что произойдёт дальше. А происходило ли оно вообще? Или я просто задремала, убаюканная уютом?

Он сидит рядом. Лицо обрамляют светло-каштановые локоны. В его зеленых глазах отражается окно.

— Марк…

Он посмотрел на меня и улыбнулся. О, его улыбка разрывает на части.

— Ты знаешь, о чём ветер поёт?

И я даже знаю, что тогда ответила.

— О том, что он одинок.

— А почему одинок?

— Потому что он не видит лиц и снов. Потому что он не слышит и не говорит. И всё, что он может — это печально завывать да носиться по округе.

Мне хочется зарыться носом в эти лохматые волосы. Мне хочется сидеть так всегда и чувствовать запах шоколада и лаванды. Мне хочется верить, что то, что произошло потом, было лишь страшным сном.

— Он так похож на тебя.

— Ветер?

— Да.

— Я не одинока. У меня есть родители. И Леа. И Том. И ты.

— Не ври. Покажи мне все скелеты в шкафу. Только мне. А большего не надо.

Он снова растянул губы в улыбке, разрывающей меня на части.

— Но я…

— Раздели со мной одиночество.

— Марк, послушай…

— Разве ты не видишь, что мы одни во Вселенной? За окном ничего. только этот мокрый снег и лиловые сумерки. И никого нет рядом, всё мертво. И мы мертвы.

— Нет, Марк, это ты мёртв. А я нет. Я должна отпустить тебя.

— Я никуда не уйду.

— Но ты должен! Обязан уйти! Мёртвым место в стране мёртвых! А я живая!

— Да кому ты нужна, кроме меня? — рассмеялся он, продемонстрировав ряд жемчужных зубов.

И правда. Кому я нужна? Я нежеланный ребенок, Леа вообще никто не нужен, Том любит не меня, а образ, что придумал себе. Никому я не нужна. У Элли есть Ворон. У мальчика, которого не существует, есть Февраль. А у меня никого нет. Одинокий космический кит, плывущий среди звёзд.

— А кому я нужен? Мы — всё, что есть друг у друга. И так будет всегда.

— Я лицедейка.

— А я благодарный зритель.

— Я тиран.

— А я покорный раб.

— Я люблю причинять боль.

— А я люблю, когда мне причиняют боль.

— Я вампир.

— Тогда выпей мою кровь.

— Я разобью твоё сердце.

— Так давай. Я вручу тебе своё сердце на серебряном блюдце. Бей его, жги его. Я даже не вскрикну.

— Ты мёртв.

— Разве это кому-то мешало?

— Ты должен идти. Я помогу тебе.

Я схватила его за шкирку и толкнула его в сторону окна.

ЗВОН

Падающее тело. Падающий снег. Ночь. Туча, наползающая на луну. Ворвавшийся в светлую комнату ветер. Опрокинутая кружка, разлитое какао. А он падал, протянув руку вверх, стараясь ухватить хоть кусочек неба. Он смотрел не на меня. Он смотрел прямо вверх, в те дали, что были недоступны мне. По его щекам катились слёзы, тут же замерзающие. Разве в ту ночь было так холодно? Нет, это не снег и не мороз. Это лёд, сковавший моё сердце.

Марк растаял на полпути к земле. Как снежинка. Забрав с собой всякую вероятность находиться там. Оставив меня одну. Опять.

Зал ещё хранил его запах. Но вскоре и он выветрился. одинокий ветер забрал его и продолжил блуждать по округе. Я села на пол. Я одна в большом зале. Я одна в большом доме. Я одна в большом мире?

Я застряла? Похоже на то. 14 февраля 2012 года — моя тюрьма. Да уж, удачный выбор. Одно из самых счастливых воспоминаний. Мы оба сбежали с вечеринки и пришли к Тому. Тот быстренько свалился в обнимку с принесенной нами бутылкой вина, а мы сидели, пили какая и наблюдали за тем, как падает снег.

Я поднимаю кружку с какао. Недовольно цокаю. Жаль, что я пролила его. Могла бы допить. Люблю какао. Радиоприемник молчит, он сломался. Давно должен был. Нафига его Марк сюда притащил?

Становится всё холоднее. Я поежилась от холода. Дыхание превращалось в густой пар. Ресницы покрылись инеем, щеки, нос и руки онемели. Смерть от перегревания не такая уж и плохая идея. Прямо перед смертью наступит эйфория. Когда ты совсем-совсем онемеешь от холода.

— Так и знала, что придётся тебя спасать. Прямо беда с этими новичками.

Тепло. Нет, жарко. Моё тело горит огнём.

Я вскочила и заорала благим матом. Моё тело охватило пламя. Я принялась кататься по земле. Вскоре огонь погас. Впрочем, пострадала я не сильно: опалила брови, волосы, испортила одежду. Могло быть и хуже.

— В какой-то степени это тоже исполнение обещания. Но слишком уж радикальное.

— Ты всё видела?

— Нет. Но догадываюсь.

— Что я сделала?

— Ты отбросила его. Выкинула.

— Он больше не потревожит меня?

— Кто знает? Цепь удлинилась, но не исчезла. Вы ещё встретитесь. А пока живи.

— Я больше не мертва?

— Пока мертва. Но он далеко. Пока у него нет власти над тобой. Ты можешь возродиться, если пожелаешь. Только это больно.

— Пофиг.

— Тогда иди. Мне тоже пора идти. Скоро рассвет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Генерал в своем лабиринте
Генерал в своем лабиринте

Симон Боливар. Освободитель, величайший из героев войны за независимость, человек-легенда. Властитель, добровольно отказавшийся от власти. Совсем недавно он командовал армиями и повелевал народами и вдруг – отставка… Последние месяцы жизни Боливара – период, о котором историкам почти ничего не известно.Однако под пером величайшего мастера магического реализма легенда превращается в истину, а истина – в миф.Факты – лишь обрамление для истинного сюжета книги.А вполне реальное «последнее путешествие» престарелого Боливара по реке становится странствием из мира живых в мир послесмертный, – странствием по дороге воспоминаний, где генералу предстоит в последний раз свести счеты со всеми, кого он любил или ненавидел в этой жизни…

Габриэль Гарсия Маркес

Проза / Магический реализм / Проза прочее
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм