Гуляйполе

– Рассуждаеш правильно. Только зачем же таку красоту рушить? Это ж не панскими руками сделано, а такими, як твои, рабочимы.

Батрак, глядя в пол, теребил гимнастерку:

– Оно конешно. А тилькы… – Кондрат постепенно осмелел: —…А тилькы: чого ж? Все одно возвернутся паны…

– Возвернутся?

– А як же! Наймуть себе войско и возвернуться… з ахвицерамы. Те умеють воювать… – Глаза его вдруг сверкнули недобрым блеском. – Надо було б их сначала всех вырезать… всех, до третього колена… а потом уже коммунию…

Махно смотрел на него в упор, но батрак не опускал глаз. Есть, живет, оказывается, в мужиках зверская злоба, которая посильнее, чем анархическая лють самого Нестора. Да, этот будет воевать до конца, если паны «возвернутся».

– Ты, Кондрат, найди якый-небудь шкапчик и приставь до двери, – миролюбиво закончил разговор Нестор. – А красоту такую не порть. Не надо. То ж теперь наше добро. Мы тепер хозяины.

– Добре.

По коридорам сновали люди. Тащили кто подушку, кто табуретку из людской, кто перину, а кто и граммофон с огромным раструбом. Повсюду слышался детский смех, возгласы удивления от увиденного. Многие, похоже, полагали, что с переездом в «панские хоромы» и жизнь у них будет «панская», без тяжелого труда.

Глава тридцать вторая

Нестор ввел жену в обставленную всей необходимой мебелью комнату. У Насти уже наметился животик, приподнимающий длинную свободную спидницу. Но лицо ее не припухло, оставалось все таким же прекрасным. Нестор любовался ею.

– От это наша хатка, – сказал он. – Хлопцы проголосовали, шоб нам отдельно дали, як семье с малым дитем.

– Красота яка, Господи! – пришла в восторг Настя, оглядывая светлую просторную комнату. Она повернула медный краник у высокого фаянсового умывальника. Умылась, подставляя ладони под тонкую струйку воды. Затем подбежала к саженному зеркалу в бронзовой раме: – Яке больше дзеркало, Нестор Ивановыч! Я в таке николы не дывылась! Во весь рост! Аж сапожки видать.

Настя начала вынимать из объемистой торбочки принесенную с собой мелочь: гребенки, мотки ниток, какие-то коробочки, вышитые салфетки, рушнички. И как большую ценность извлекла музыкальную шкатулку, ту самую, что ей когда-то, давным-давно, подарили хлопцы.

– А это зачем? – удивился Нестор. – Надо же, сберегла!

– Це ж та музыка. Помните?

– Ну, помню. И зачем?

– А дытынка буде. Як заплаче, я сразу… – Настя покрутила ручку, и комната заполнилась нехитрой мелодией.

Через секунду она заметила у кровати ночной фаянсовый горшок, разукрашенный цветами.

– Ой, яка красивая макитрочка с ручкой… Чого це вона на полу?

– Это ж параша, дурненька, – засмеялся Нестор.

– Яка параша?

– Така! Куда царь пешком ходит. Поняла?

– Ой, а яка ж красива!.. Ни, до витру можно и на улыцю сбегать, а це пускай буде для цвитив.

Нестор, продолжая смеяться, бухнулся на мягкую, застланную атласным одеялом кровать.

– А кровать яка! Иди ко мне, Настюха! – кошачье-ласковым голосом позвал он.

– Ой! – вздохнула Настя и прилегла рядом с мужем. – Потрогайте, Нестор Ивановыч! Такый крутый живот. Мабудь хлопчик буде… Чуете?

– Чую, чую… Ну шо ты меня все: «Нестор Иванович, Нестор Иванович»? Як на собрании, ей-богу…

– Так невдобно ж. Вы такый чоловик зараз… особенный!

– То я для всех других – особенный. А для тебя – чоловик, муж.

– Та я понимаю. А тилькы нияк не можу привыкнуть, – оправдывалась Настя.

Вечерами, взяв с собой керосиновую лампу, Нестор усаживался на высокой стремянке под самым потолком библиотеки, где ряды книг, тускло отсвечивая золотыми корешками, словно перекликались друг с другом.

Сидел, перебирал книги. Иногда задумывался, держа в руках томик в изящном переплете. Листал страницы. Морщился, стараясь понять. Или крутил головой, когда в его руках оказывалась книга на немецком или французском. Рассматривал виньетки, картинки. Так хотелось проникнуть в тайну каждого сочинения…

А потом спускался вниз, тихонько шел в свою комнату. С лампой в одной руке и стопкой книг в другой, он ногой открывал дверь. Молодая жена не спала. Сидя за столом, она шила младенцу приданое, ловко разрезая ножницами панские простыни и умело кладя стежок.

Нестор присаживался рядом, продолжая листать книжки. Или, примостившись в углу на табуретке, садился тачать сапоги. Инструменты он раскладывал на полу перед собой. Движения его были точны, и он явно получал удовольствие от работы. «Цыганская» игла в его руках была так же ловка, как обычная у Насти.

– От, гляди, Настюха, – бормотал Махно, подгоняя задник. – Футор вытяну под колено… капик подтяну, шоб не морщило… Крепенькие будут сапожки!

– Ой, Нестор Ивановыч! – вздохнула Настя. – Вы ж голова всей волости! Як пан! Ще й выще! А робыте чоботы, як простый сапожник. Шо люды подумають?